Ознакомительная версия. Доступно 1 страниц из 3
Издатели одобрительно кивали, критики называли его «свежим» и «поэтичным», а читатели голосовали деньгами, скупая книги. Но больше писать я не мог. Не мог даже представить, о чем можно писать.
Я купил новый ноутбук, и разбил его. Это не помогло. Колокол в голове молчал.
Из магазина удобрений я принес мешок мочевины, щедро посыпал клумбу пионов под окнами, и полил ее водой. В таком количестве мочевина сожгла корни цветов. Листья пожелтели, и мертвые лепестки усыпали землю, на которой больше уже ничего не вырастет. Моя жена хлюпала носом, глядя на мертвую клумбу, и винила во всем кислотный дождь, но колокол в голове не зазвонил.
Я понял, что схожу с ума, и перестал искать звон. И тогда звон нашел меня сам. Я не любил пионы на клумбе, я любил кактус по имени Зефирус. Любил счастливый ноутбук, и свою машину. Она старая, и часто ломается, но я упорно не менял ее.
За рулем этой колымаги я был, когда ехал в грозу, под ливнем, почти ничего не видел, и едва не сбил девушку в синем дождевике. Ветер порвал его, закинул ей же на голову, вывернул зонт наизнанку. Она боролась со стихией на обочине, а я больше интересовался летящими ветками деревьев и мусорным баком, который весело катился мне навстречу. Она шагнула на мокрую дорогу, и я успел затормозить, но до смерти напугал и ее, и себя. И предложил подвезти.
Потоки воды заливали мой салон, промокший сарафан прилипал к ее груди, вместе с мокрыми волосами, а я не мог перестать смотреть.
— Если намерен так пялиться, то или сразу женись, или я выхожу! — так она мне сказала тогда. И не вышла, а через два года я взял на руки нашего сына.
Я не садился за руль других машин, до того дня, когда пьяный водитель фургона решил проскочить на красный. Мне повезло. Фургон ударил в заднюю дверь и смял ее, машину пришлось резать, что бы вытащить меня, но я почти не пострадал. И стал, пожалуй, самым странным из всех людей, попавших в аварию.
Пока спасатели пилили металл, я не звал на помощь, а только просил их не шуметь. Мои ноги зажало, но руки были свободны, я достал телефон, включил запись голоса и диктовал, диктовал, диктовал. Новое название, сюжет, имена героев, они лились сплошным потоком. Когда фургон уничтожил мою любимую машину, жертва искусству была принесена. Я услышал звон и снова мог писать.
Я понял принцип. Не знаю как, но я приносил жертвы. Не знаю, кому, и кто отвечал на них. Жертвой не может быть то, что испорчено и не имеет ценности. Жертвовать — это вовсе не бросать монетку нищему или отдавать сотню на благотворительность! Жертвовать — это лишать себя того, что любишь, ценишь, в чем нуждаешься. Жертва — всегда утрата! Я портил то, что мне нравилось, ломал то, чем дорожил, и получал свое вдохновение. Я писал, и с каждой новой жертвой делал это все лучше.
Но за лучшие книги нужно приносить большие жертвы. Нельзя два раза принести в жертву кактус, или второй раз разбить любимую машину. Жертвоприношения — не поход по ровной дороге, а лестница, по которой надо карабкаться, и каждая следующая ступень выше прошлых. Каждая новая жертва должна быть больше тех, что уже принесены.
Писать без жертв я больше не мог. Даже то, что удавалось выдавить из себя в последние годы, третьесортное и примитивное, больше не приходило. Простой список покупок для магазина оказалось сложно составить. Я не мог писать, и приносил жертвы. Каждая из них губила что-то важное в моей жизни, пока я не понял, что придумать новую жертву становится уже очень тяжело.
Мне поручили сценарий для мистического фильма, с ведьмами, призраками и картами Таро. Я взялся за работу с точными сроками, и до сдачи сценария оставалась неделя. Единственное, что я написал к тому времени — это слово «Сценарий» в верхней части пустого листа бумаги. И я поджег дом.
Мои вещи, мои воспоминания, все горело в жертвенном костре, а мы втроем стояли во дворе и смотрели, как пожарники пытаются не дать огню переброситься на соседние дома. Я любил этот дом. Внутри него осталось так много прекрасных моментов! Я сжег их все. До сдачи сценария оставалось шесть дней. В номере отеля я почти не спал, не ел, не вставал из-за стола, и закончил работу за три дня.
Мы давно живем в новом доме, но это уже не мой настоящий дом. Не то место, где я первый раз поцеловал будущую жену, где плакал и смеялся мой сын. Не то место, где написал свой первый рассказ. Настоящий дом — это воспоминания, а не стены. Дом, в который мы заехали, был просто жилищем, мертвыми перегородками между комнатами, с потолком над ними, вот и все. Настоящего дома у меня больше не было. Но был Оскар за лучший сценарий, слава и деньги.
В этом жилище я начал писать свой главный роман. Тот самый роман, о котором грезят начинающие писатели, великое дело всей жизни, след в мировой литературе. На всех курсах литературного мастерства дают один и то же главный совет: пиши о том, что знаешь. И я писал о том, что изучил лучше любого — о жертвах. О том, что за самые сильные наши желания приходится платить самую жестокую цену. Я писал о человеке, который жертвует и отдает, что бы получить желаемое, и задается вопросом, как далеко он готов зайти?
Я назвал роман «Повешенный». Не только потому, что герою и правда предстояло задуматься о петле, но еще и в честь карты Таро, которая называется Повешенный, и означает принесение в жертву. Это единственная карта, которую я запомнил, пока писал сценарий. Она запала мне в душу, и стала названием новой книги.
«Повешенный» обещал стать моим наследием. Мой сын мог бы сказать однажды: «Это мой отец написал про повешенного!», и вызвать зависть одноклассников. Так могло бы случиться! Но я снова застрял. За главную книгу жизни я должен отдать самое дорогое. Или так — или снова на дно, где я не могу написать даже адрес на конверте.
Ради своей карьеры герой «Повешенного» отказался от любви, а потом бросил работу, что бы вылечить сына от лейкоза, но возненавидел его за потерянную ради него карьеру. Он готов был жертвовать, но не понимал, что для него самое важное.
А я понимал. Я не прощу
Ознакомительная версия. Доступно 1 страниц из 3
