у ручья!
Я присоединился к профессору и поддержал его, хотя был уверен, что не помню слов песни.
— Парня молодого полюбила я…Не могу открыться на свою беду…
Лена сквозь слезы проревела:
— Не надо не пойте, Мухамед Ниязович, я в норме, только не оставляйте меня здесь.
Я подплыл и протянул ей маску.
— Не оставим, только ты нам тоже должна помогать. Нужно двигаться. А то течение может обратно в море повернуть. Обещаешь?
Лена кивнула, утирая слезы. Я улыбнулся.
— Целое Черное море наплакала. Можешь не вытирать, мы в твоих слёзках плаваем.
Солнце стояло за тучами на юго-востоке, время текло очень незаметно. Облачность была низкая.
Мы держались за руки и плыли спиной вперёд, иногда оглядываясь в попытке увидеть ближайшую точку берега и заодно отдохнуть.
Волны на поверхности были высотой метр-полтора метра. Это малый шторм мог превратиться в ближайшее время в более серьезный, а мог и стихнуть. Я очень надеялся на то, что море уляжется.
Мне показалось, что шторм медленно угасал. Я больше не видел нашего корабля. Значит нас уже разделяло километра два-три. Надежды на то, что нас найдут быстро не было совсем.
Мы с Леной постоянно переворачивались с живота на спину отдыхая. Она успокоилась и пришла в себя.
Профессор плыл все время на спине и поэтому мне было сложно оценить его состояние. Пока казалось, что он крепкий мужик и держится молодцом.
Не смотря на постоянное движение, я стал ощущать, что в воде довольно прохладно.
Я спросил у Лены и профессора, есть ли у них под гидрокостюмами что-нибудь из одежды.
Они оба закивали в ответ. Я мысленно поблагодарил Сергея Петровича за кальсоны и тельник, без них я бы вообще задубел.
Примерно в середине дня, часов в двенадцать с хвостиком, мы заметили малый пограничный катер. Он плыл на малых оборотах с северо-востока на юг, примерно метрах в шестистах метрах к западу от нас.
Скорее всего он прочесывал море и пришел по нашу душу.
Но ни крики, ни махание ластами нам ничего не дали. я почти сорвал голос.
Я спросил профессора может ли он попробовать доплыть до катера, но он молча покачал головой и отвел глаза. Человек устал.
— Тогда, профессор, присмотрите за Леной, я попробую подплыть к нему ближе. Сможете?
Ниязов кивнул.
Мой расчет строился на том, что ласты позволяют пловцу в волнующемся море преодолевать примерно метров семьдесят в минуту, при условии, что я буду идти и молотить ногами изо всех сил.
Надо было постараться приблизиться к нему плывя наперерез, хотя бы метров на триста, и попробовать привлечь внимание с более близкого расстояния.
Но сделав рывок и пройдя первую сотню, я увидел, как катер врубил машины и стал стремительно удаляться на юг. Они не видели нас совсем и искали в другом квадрате.
Пришлось возвращаться обратно к моим товарищам.
Я старался не смотреть Лене в глаза, чтобы не видеть всю бездну отчаяния, в которую погрузилась ее душа. Мы продолжали плыть к берегу. Я заметил, что профессор стал засыпать, лежа на спине.
Если не дать ему отдохнуть, то он будет совсем плох через час. Я тоже чувствовал адскую усталость, но вдруг услышал звук двигателя и лопастей вертолета, со свистом рассекающих воздух.
Звук нарастал, сердце забилось от волнения.
Из-за низкой облачности его не было видно, но судя по звуку, он прошел метрах в ста южнее от нас и вынырнул из облаков хвостом к нам.
Мы с Леной проводили его взглядом, кричать или махать было бессмысленно. Профессор даже не повернул голову в сторону звука.
Вертолет делал заход на второй круг, но на этот раз он прошел еще южнее уже метрах в четырехстах. Так продолжалось еще два раза, с каждым разом все дальше и дальше. Пока винтокрылая машина совсем не исчезла из виду.
Ниязов просто молчал. И это ужасно давило на нас с Леной. Это была стадия принятия. Похоже он смирился с тем, что мы все можем утонуть. Он слегка приоткрыл прищуренные глаза и тут же закрыл их лежа на спине.
Лена молча заплакала. У меня не было никаких сил успокаивать ее, но всё же собрав волю в кулак, я сказал ей.
— Мы выживем. Все будет хорошо. Скорее всего через три часа мы будем на берегу. Волнение сходит на нет. Шторма не будет.
На что Лена тихо ответила:
— Три часа? Тогда без меня, — что меня сильно насторожило.
— У тебя есть ради кого жить?
— Не знаю.
— Тогда живи ради меня, — не знал, как ещё ее можно мотивировать. Я подплыл к ней и обнял ее. Она закрыла глаза.
— Можно я тоже посплю?
Я поддерживал ее голову, хотя в этом не было необходимости. Шлем гидрокостюма плотно закрывал ей голову и уши. Волнение действительно успокоилось. Это не значило, что оно снова не могло усилится.
Но я понял, что течение поменялось и теперь оно очень медленно сносит на северо-запад к берегу. По крайней мере не уносит в море. Спасибо на этом. Это наблюдение немного успокаивало. И придавало сил.
Я разбудил обоих через полчаса. И рассказал про новое направление течения. Нельзя было терять драгоценное время пока светло. Мы снова поплыли к берегу.
То ли течение, то сон придали им сил, и они начали грести так, что я уже не поспевал за ними.
Теперь уже я безумно хотел спать. Силы оставляли меня, а газа слипались. Ниязов увидел это.
— Ложись на спину, я потяну тебя. Лен, смотри на мачту.
Он подплыл под мою спину и стал меня буксировать, схватив за ремни. Я не возражал, мой организм требовал сна. Я дико устал.
Я проснулся, как мне показалось через секунду, от того, что вода перелилась мне через лицо.
— Сколько я спал?
— Двадцать минут, — ответила Лена
Я посмотрел на усталые глаза профессора. Он снова замкнулся в себе. Оглядев берег мне показалось, что мы немного к нему приблизились.
Солнце уже преодолело зенит и клонилось к горизонту у нас слева на западе. Все мы уже гребли гораздо слабее.
Через час мне стало казаться, что берег не приближается, а мы просто стоим на месте. Но разочарование сменилось упорством. Я говорил себе, что не дам им утонуть.
В моральном плане было очень сложно осознавать, что последние силы уходят в бесцельное барахтанье. Это вызывало гнев.
Кроме прочего, меня начало злить также то,
