Книга Чумщск. Боженька из машины - Наиль Муратов

– Да, вот и постоялый двор. Позвольте и мне вас поздравить, коллега! Сегодня, пожалуй, и к смотрителю успеем.

Пока извозчик выволакивал из кареты багаж, а его оказалось на удивление много, господа принялись разминать конечности: путешественник с усиками стал резко выбрасывать ноги, словно пытаясь пнуть кого-то невидимого, при этом он издавал неприличные звуки, какие можно услышать только в хорошо натопленной бане или в других общеизвестных местах. Из-за этих звуков в окнах соседнего доходного дома замаячили головы любопытных жильцов, которые, как известно, страсть как любят всякую диковинку. Крашеный же уцепился за крышу кареты и висел на ней как груша. Из-за своего большого роста вытянуться во всю длину у него не вышло, поэтому он согнул ноги в коленях, но, даже несмотря на это, его видавшие виды брюки покрылись серой пылью и всякой другой дрянью.

Из гостиницы вышел слуга. Лицо его говорило о том, что работы обычно у него бывает мало, но жалование он получает в срок и питается по расписанию. Даже не поприветствовав странных господ, слуга нехотя схватил два огромных чемодана искусственной кожи, и, волоча их по пыльной земле, двинулся к гостинице. Уже у самых дверей, словно вспомнив что-то важное, он лениво кинул:

– Обед вы уже проманкировали, ужинать обычно к восьми изволят. Первый этаж. Хозяйка почки будут подавать.

Необычное слово «проманкировали» было сказано с такой интонацией и прозвучало до того хлестко, что даже извозчик, привыкший за свою нелегкую жизнь к крепким выражениям, уважительно крякнул.

Бесцеремонным образом ударив чемоданом в дверь, слуга за ней же и скрылся. Извозчик, видимо из благодарности за пополнение своего словарного запаса, тоже схватил часть поклажи и кинулся следом.

– Там же хрупкая бутафория! – возмутился Усатый, такому обращению с поклажей. – Аккуратней, господа! – прокричал он уже скрывшимся за дверью слуге и извочику.

– Я ощущаю стойкий аромат успеха! – сказал Крашеный, и, спрыгнув с кареты, принялся ладонями стряхивать пыль с брюк, – да-да! Его ни с чем невозможно спутать!

Усатый брезгливо повёл носом и, учуяв действительно что-то стойкое, поморщился. Однако смолчал и продолжил выделывать замысловатые фигуры ногами.

– Ах, какой восхитительный приём состоялся в имении вашей уважаемой матушки! Как они нам рукоплескали! Вам не кажется, что это была исключительная, неопровержимая и безоговорочная победа? – продолжил Крашеный, не обратив на гримасу напарника ровно никакого внимания.

– Не кажется. И исключительно потому, что есть во мне врождённое свойство не строить химер относительно происходящего и воспринимать мир таковым, каковым он является, – сказал второй, не переставая брыкаться, – это был провал. Если бы не мадера из подвалов моей маменьки, быть бы нам освистанными.

– Ну, положим, и не мадера вовсе, а массандра, – ехидно ответил Крашеный, – ну а то, что нам удалось увлечь эдакую толпу народа? Это вам не видится заслугою нашего мастерства?

Усатый закончил упражнения и принялся восстанавливать дыхание, возводя руки к верху и плавно их опуская.

– Как я погляжу, вы массандрой моей маменьки тоже не брезговали-с. Иначе б вы не стали называть толпою восемь человек. Ах, как я мог упустить дворового пса! Как там его? Кабыздох, если память не играет со мною злую шутку. Уж он-то рукоплескал. А если брать в учёт, что управляющий и возница были мертвецки пьяны, то остаётся шесть человек и вшивый пёс. Прибавьте к этому глухого на оба уха батюшку моей кузины, да ребёнка двух лет, останется четыре – вот уж действительно аншлаг. Вы свежих газет ещё не приобретали, не пишут ли чего о нашем минувшем триумфе?

Несмотря на язвительность напарника и явные доказательства неудачного выступления, Крашеный нисколько не смутился. Даже наоборот, хлебнув из фляжки, он радостно прищурился и сказал:

– Экий вы нюня, братец! Не замечаете собственного величия и таланту. Но ничего этот город вас разубедит! Тут всё дышит большими свершениями и славою, ничто не сможет нас остановить на нашем пути к…

Договорить Крашеному не дал слуга, высунувшийся со второго этажа:

– Белье не просохло еще! Вам сырое постелить или подождете, когда подоспеет?

Крашеный задрал голову, придерживая рукою цилиндр и прокричал:

– Насчет постели можете не беспокоиться, у нас все свое!

Второй тоже задрал голову и поинтересовался:

– А как у вас на предмет клопов и прочего… афелинуса?

– Известно как, – пробурчал слуга и скрылся в окне.

Когда остатки багажа доставили в номер (он оказался двуместным), господа не снимая ботинок, легли на незастеленные кровати, стоявшие друг напротив друга.

– Чуть полежим с дороги, как завещали античные мыслители, а затем по чину полагается опись, – зевнул Крашеный.

Усатый заприметил на тумбочке газету.

– Свежая, – оживился он. – «Столичный листок». Так… Биржевые новости, пожалуй, опустим… – он полистал газету и перешел сразу к полосе культуры и происшествий. – Стрелялась мадам Ф…. Так-так-так… О! – радостно воскликнул Усатый. – «Режиссер Гогунский готовит грандиозную постановку».

Крашеный приподнялся на кровати.

– … «Знаменитый театральный постановщик и антрепренёр, держатель Народного театра на Лубне, г-н Аристарх Гогунскый вознамерился ставить на морском побережье в курортном городке Ашкунь собственную пиесу, название и фабула которой держатся в секрете. По сведениям «Столичного листка», постановка ожидается с колоссальным размахом. Например, для сооружения сцены и декораций из Российской Империи специально закуплено и сплавляется мужиками по р. Испреть 30 тыс. кубометров первоклассной сибирской лиственницы. Персия поставляет для батальных сцен 250 голов чистокровных арабских скакунов… Из калмыцких степей выписан потомственный шаман, который научит артистов правильно аккомпанировать на бубне… Пиеса пойдет, вероятно, в первых числах августа».

– Однако-с!.. – присвистнул Крашеный.

– Ух… – восторженно проговорил Усатый и отложил газету.

Оба постояльца с тоскою взглянули на жалкий свой реквизит, что уместился в пяти дорожных чемоданах и нескольких подвязанных дратвой свертках. Помолчали некоторое время.

– Так-с, опись, – засуетился Крашеный. Он достал из походной сумочки огрызок карандаша, стопку желтоватых листов, взял один и уселся на облупленный табурет. Усатый раскрыл пыльные чемоданы. Пахнуло нафталином. Крашеный, нацепив на нос пенсне в роговой оправе, стал деловито зачитывать по бумаге:

– Фигура зеленщицы картонныя – одна штука.

– Имеется, – отозвался Усатый. Крашеный послюнявил карандаш и поставил галочку.

– Склянки стеклянные аптечные – девятнадцать штук.

– В наличии.

– Кинжал и ножны – одна штука.

– Есть.

– Гипсовый скелет крокодилуса.

– Присутствует.

– Чугунный котел для зельеваренья.

– Не позабыли.

– Ветошь пересчитывать будем? – с тоскою спросил Усатый.

– И не заводите впредь этого разговору! – пожурил Крашеный.

– Драный тулуп.

– Есть.

– Носовой платок, испорченный молью.

– Сохранился.

– Что и носки пересчитывать? – вновь не выдержал Усатый.

– Не умрёте, – безучастно ответствовал Крашеный.

Вскоре с носками, стреляными гильзами, перчатками без пар, париками, накладными бородами, пузырьками, свертками и прочей бутафорией было покончено и господа соизволили