тебе должно быть, сынок. Предков своих ты предал, когда знак поганый на шее намалевал.
Антон бросил ложку в миску.
– Это мне-то должно быть стыдно?! Да что ты, старуха, вообще понимаешь? Если бы не такие как я, черножопые давно бы уже Россию заполонили!
– Ну-ну… – спокойно сказала Серафима Павловна. – Кровь на тебе, парень. Свежая кровь. Я чувствую. Доедай и убирайся. Тут таким как ты не рады.
Она поднялась из-за стола и покинула избу. Антон злобно сплюнул на пол. Вот тебе и отдохнул. А ведь действительно придётся сваливать. Останешься – старухи такой вой поднимут. В полицию позвонят, если сотовый телефон имеется. Нет уж, сейчас ему шум не нужен.
Он нервно отпихнул миску, побарабанил пальцами по стулу. И тут его взгляд наткнулся на книгу. Она лежала на подоконнике и выглядела древней, а значит ценной.
Антон встал из-за стола, подошёл к подоконнику, открыл книгу. Знаки какие-то оккультные, письмена на непонятном языке. За сколько можно загнать такой фолиант? Это же настоящий раритет, причём в хорошем состоянии.
Взяв книгу, Антон ещё раз лихорадочно оглядел убранство избы. Ни единой иконы. Жаль. Придётся довольствоваться тем, что есть. Ну а теперь – дёру, пока старуха не вернулась!
Он направился к выходу. Кот на лавке выгнулся дугой, зашипел. Дверь распахнулась, в дом вошла Серафима Павловна.
– Так ты ещё и вор! – она подняла руку и сдунула в лицо Антона какой-то порошок. – А ведь мог просто уйти!
Антон чихнул. Перед глазами потемнело. Он выронил книгу, а потом и сам рухнул на пол, потеряв сознание.
Серафима Павловна обошла все избы, собрала всех старушек. Вместе они сняли брезент с громадной печи посреди деревни, принесли дрова. Действовали споро, весело.
Когда печь растопили, раздели Антона и вынесли его из избы, положили на большой противень, принялись натирать его солью, специями, поливать маслом.
– Маслица, маслица не жалей! – смеялась какая-то старушка в круглых очках. – Люблю с корочкой.
– И перчика побольше! – вторила другая, горбатая.
Антон очнулся, но не смог даже пошевелиться. Он лишь моргал и слабо шевелил губами.
– Ну что, сынок, – похлопала его по щеке Серафима Павловна, – доигрался в фашиста? Передавай привет Гитлеру.
Старушки, весело подначивая друг дружку, по специальным рельсам закатили противень на шесток и впихнули в жаркие недра печи. Закрыли заслонку. Антон выпучил глаза и всё же нашёл в себе силы заорать.
Пир старушки устроили прямо на улице – постелили на траве покрывала, принесли посуду, сделали салаты и гарнир к мясу. Ели с аппетитом, пили самогонку. А потом взялись частушки петь и отплясывать. Весёлый получился пир, гуляли до самого вечера.
Перед закатом, захмелевшие, сытые, старушки разошлись по домам. А ночью, когда вышла полная луна, избы вдруг заворочались, закряхтели, поднялись на мощных птичьих лапах и неспешно зашагали по полю прочь. В конце этой процессии на паучьих кривых ногах ковыляла печь.
Звёзды сияли.
Где-то в лесу ухал филин.
Лёгкий ветерок шелестел осенней листвой, ветви покачивались, будто прощаясь с уходящими вдаль избушками.
