гудроном землю:
— А ты распеленай это «дите», может, сам поймешь.
Патрульный почесал затылок:
— Так ведь это, ночь, холодно. Я же не Айсман или Холтоф какой-нибудь, чтобы детей морозить.
— Сильнее, чем есть, оно уже не замерзнет.
Патрульный с опаской наклонился и дотронулся до младенца.
— Так он же совсем холодный! Это он мертвый, что ли?
Крюков выругался и без сил опустился на груду щебня.
— Ясное дело! А ты думал, пакеты с героином внутрь живых детей зашивают? «Дите». Эх, ты, деревня! Это же контейнер для перевозки наркоты. Ты лучше «скорую» вызывай. Эти уроды у меня двух напарников подстрелили, и меня вроде задело. Давай по рации, скорее приедут. А я пока отзвонюсь.
Крюков достал мобильник и набрал номер.
— Игнат? Да, все подтвердилось. Взять не удалось. Валить пришлось наглухо. Резкие больно у тебя знакомые оказались. Двоих моих ребят с собой забрали.
Со стороны улицы послышались громкие сирены милиции и «Скорой помощи». Из темноты послышались шаги и голоса приближающейся группы людей. Это шли санитары…
Буквально в пяти минутах езды от трех вокзалов, неподалеку от станции метро «Красные ворота», в старинном двухэтажном особняке располагалась некогда столовая, известная больше как забегаловка «Зеленый змий». Здесь в интерьерах позднего классицизма среди лепнины и античных фресок трудящийся всегда мог уговорить бутылку «Розового крепкого» под порцию азу или биточков с картофельным гарниром.
Позже столовку превратили в ресторан с югославской кухней и романтическим названием «Монтенегро». После перестройки ресторан долго ремонтировали. он переходил из рук в руки, пока не оказался штаб-квартирой одной маленькой, но очень влиятельной общественной группы с нестандартной сексуальной ориентацией. Теперь это был ночной клуб «Голубая мечта», который пользовался особой популярностью среди столичной элиты.
На клубной сцене вовсю шло представление — сокращенный вариант популярного мюзикла «На дне» по роману «Тайна двух океанов». Вместо декорации стояла подводная лодка в натуральную величину, и вокруг нее отплясывали «Яблочко» десятка полтора накачанных блондинов в тельняшках и бескозырках — шоу-балет «Гей-славяне!». Когда танцоры поворачивались спиной. публика могла созерцать их соблазнительные ягодицы, открытые для всеобщего обозрения благодаря вырезам на соответствующих местах их расклешенных брюк. На авансцене диверсант Горелов весьма эротично боролся с чекистом Скворешней. Из одежды на обоих были только пенисхолдеры, ласты и медные водолазные шлемы. Звучала лирическая музыка.
Утонченное постмодернистское зрелище доставляло удовольствие далеко не всем. Один из посетителей клуба явно чувствовал себя не в своей тарелке. Это был маленький толстый человечек, который ни минуты не мог усидеть спокойно. Его обширную лысину обрамляли черные кудри, заплетенные в косичку. Известность этого человека была столь широка, что даже самый отсталый оленевод, видевший телевизор один раз в жизни, причем сбоку, сразу узнал бы в нем знаменитого продюсера Сароева.
Он беседовал с импозантным и величественным типом, манеры которого однозначно изобличали его принадлежность к сексменьшевикам. Этот также постоянно мелькал на телеэкранах, без его присутствия не обходилась ни одна тусовка, будь то презентация нового корма для бабочек или инаугурация старшего кремлевского сантехника. То был великий режиссер Задославский. Правда, знакомые чаше звали его Задосладским, а особо приближенные — Жопенгауэром.
Сароев сверлил своего визави убийственным взглядом.
— Кретин, недоделок! Объясни, зачем ты привел меня к своим жопушникам?
Задославский лишь вяло отмахивался.
— Ах, прекрати, здесь так мило, здесь столько энергии! Мне тут легче думается. Пойми, если настоящий художник вроде меня берется за балаган, за ярмарочное шоу…
— Художник вроде тебя берется за ярмарочное шоу. когда его выгоняют из приличного театра по причине полной творческой импотенции! — перебил его Сароев. — Сделать Гамлета бабой. Дездемону мужиком, а Ромео и Меркуцио педрилами, и все в одном спектакле — еще не значит предложить собственную трактовку! Короче, я не собираюсь здесь больше торчать. Я не могу вздрагивать каждый раз, как только у меня за спиной кто-то проходит.
— В сексшопах сейчас продаются специальные затычки для ануса. Как раз на твой случай, — успокоил его режиссер. — Я могу послать за одной из них прямо сейчас.
— Куда? Все магазины закрыты. Или попросишь у кого-нибудь из друзей малонадеванную? Спасибо, не надо. Я ухожу. И предложу работу кому-нибудь другому, попроще, пусть и не такому талантливому.
Режиссер не на шутку перепугался.
— Постой! Ну, нельзя же так сразу! Ах, какие мы горячие! Ах, какие мы агрессивные! Я как раз хотел поговорить с тобой о деле. У меня уже есть кое-какие наработки. Значит, ты хочешь устроить шоу типа «За стеклом», но по-новому? Это интересно. Я это вижу примерно так: принцип «каждой твари по паре» — безнадежно стар! Лучше одни парни. Молодые, крепкие.
Можно задействовать солдат. Или зэков из зоны. А? По-моему, гениально! «Месяц в казарме»!
Генитально! Ты можешь думать не жопой, а головой? — прорычал продюсер. — Нельзя же все мерить членом! Я требую от тебя совсем другого!
Режиссер Задославский откинулся в кресле, зажег папиросу и глубоко затянулся. Судя по запаху, косячок «афганки» был вполне приличный.
— Объясни подробнее. Я не совсем адекватно осознаю твою концепцию.
— Меньше колес жрать надо, — проворчал Сароев, но все же решил снизойти до разъяснения: — Ты, Задославский, отчасти прав. Та, самая первая передача «За стеклом», надоела зрителю ее до того, как успела закончиться. Ну, сколько можно наблюдать, как люди сутки напролет пьют, едят и несут всякую чушь? К концу все зрители ждали одного — когда же игроки начнут трахаться? Но больше такое не прокатит. Сейчас в каждом институте или кабаке в витринах свои «застекольшики» и «зазеркальшики» сидят. Что-то вроде хомячков или рыбок в аквариуме. А в моем шоу должны быть не хомячки, а пауки в банке. Понял, голубок? Они друг друга жрать должны! Чтобы все как у Шекспира — кровь, смерть! Только в натуре. Въезжаешь в тему?
Режиссер в недоумении затряс головой.
— Я отказываюсь тебя понимать, противный. Кровь, смерть! Что же мне, самому их резать?
— Можешь и сам. Но будет гораздо лучше, если наши хомячки начнут мочить друг друга по собственному почину, — весело оскалился Сароев.
— С какой стати они вдруг станут это делать? — продолжал недоумевать режиссер. — Конечно, если ты хочешь предложить выжившему победителю солидный приз… Долларов эдак миллион, тогда, пожалуй, поубивают… У тебя что, появился миллион?
Продюсер расхохотался так громко, что заглушил звучавшую со сиены трагическую арию Голубого Кита, загарпуненного в этот момент голозадыми блондинами-китобоями.
— У меня нет миллиона, а если бы и был, я нашел бы ему лучшее применение, чем выбрасывать на всяких недоумков, — доверительно сообщил он собеседнику. — Все гораздо проще. Тебе нужно будет не отбирать героев для моей
