это, потому как с большей долей вероятности это окажется брехней. Мы сообщим. Потянем резину, сколько будет можно и сообщим. Но не раньше, чем сами все разнюхаем.
— На это уйдет много времени, — продолжал Заур. — Без специалиста по мертвым языкам, без грамотного лингвиста мы до конца смены а и бэ не сложим.
— Не обязательно, — Васька зарылся носом в высокий воротник свитера так, что из-под него на товарищей поблескивали только его умные глаза. — Расшифровка неизвестного языка это как расшифровка кода. Процесс ближе к математике, чем к лингвистике. А это значит, что нам нужен криптолог. Ну, или дешифратор и мощный серв.
— Допустим, сервер у нас есть, — нахмурился Заур. — Дальше что? У тебя есть дешифратор?
— Нет, но есть кое-что получше, — он хитро прищурился. — Только нужно достать первоисточник. Букварь и словарь… В библиотеке атлантов должно найтись что-то подобное.
— Букварь атлантов, о Господи, — Евгений всплеснул руками и вышел из камбуза громко хлопнув дверью.
Коротко помолчали.
— Полезем? — Заур покосился на Вавилова.
— Вась, ты точно сможешь раскусить их язык?
Васька вылез из-под ворота и потер острый, небритый подбородок.
— Ну, все зависит от того, что вы принесете.
* * *
Первоначально мобильная экспедиционная группа «Хрусталь» двигалась к горам Элсуэрт с вполне конкретной целью — исследовать пещеры массива на наличие горного хрусталя. Связка из пяти вездеходов отбыла с капитальной базы «Проект 8» острова Беркнера 28 февраля 2069 года и уже 15 октября пересекла шельф Ронне, взобравшись на подошву западной части материка. Взяв курс на массив Винсона, экипаж, следуя инструкции, активировал высокочастотный ультразвуковой зонд и всю последующую дорогу фиксировал нить рельефа на общую карту Антарктиды. И вот, в один прекрасный снежный день, прибор зарегистрировал идеально ровный круг, заполненный битым стеклом. Остановились на два дня детализировать находку, но два дня в итоге затянулись на две недели.
Обсудив все с командой, Вавилов сообщил о находке, но так, чтобы не объявить ее род. То ли кратер, то ли вулкан, то ли озеро… Главный мотив сообщения сводился к отсрочке действительного пункта экспедиции и просьбе дать две недели на дополнительное исследование. Просьбу удовлетворили, отпущенный срок был плодотворно отработан и результаты озвучены на внеплановом симпозиуме геофизиков.
Трещину в центральном шпиле обнаружили за два дня до отчетного срока и, на совете экспедиции, решили обязательно сообщить о ней. Что сдержало Вавилова, он толком и себе объяснить не мог. Слова Морта о богах Египта? Нет, подействовало что-то еще. Что-то гораздо более веское.
Вавилов с детства грезил стать археологом и непременно открыть что-нибудь такое, что затмило б собой Египетские пирамиды. Когда же он, молодой и честолюбивый специалист по археологии, отказался от участия в экспедиции еще никому не известного Хосе Франсе, то на год впал в депрессию, едва тот объявил миру о своей находке. Он запил, потерял работу, от него ушла жена с ребенком, и, если бы не отец, рассчитался бы с жизнью. Батяня собрал последние деньги и вывез опустившегося сына на безымянный остров тихого океана, где молодой Вавилов прожил дикарем целый год. Здесь Ванька Вавилов превратился в прагматика, перестал мечтать о пустом и научился принимать жизнь такой, какая она есть. Словом, превратился в Ивана Дмитриевича.
И вот, спустя несколько десятков лет, исполненных успехом и признанием, его нашла забытая мечта. Или он ее нашел, как находят дорогую памяти вещицу в кармане давно не дёванного пиджака. И воскресший в Вавилове романтик-первооткрыватель ни за что не хотел ее потерять. А вырвать ее из рук могли легко и просто.
Вездеход и пять прицепов стояли кольцом, окружая площадку утрамбованного снега диаметром в двадцать метров. Над загородками, отделившими белую пустыню от обжитого пятачка, застыло солнце, похожее на далекий ядерный взрыв. На просторе темно-синего неба еще виднелись брызги ярких звезд. Погода стояла ясная и безветренная.
Вавилов вдохнул морозный воздух полной грудью и задержал на мгновенье дыхание.
— Эх, хорошо! — бодро выдохнул он, поправил на плече бухту троса и стал спускаться с подножки вездехода.
Рядом что-то крякнуло и ухнуло вниз. Это Заур, со свойственной ему удалью спрыгнул на землю. Он дождался Вавилова и уже вместе они зашагали к центру площадки.
Канал, проторенный электрогидравлическим буром, особой шириной не выделялся, но для спуска хватить должно. Массивная станина бура, увенчанная черной булавой коронки, стояла рядом и молчала. Еще два дня назад она придавлено хрипела и булькала, лед под ее напором вскипал, и из дыры, по гибкому рукаву за редут, фонтанировала ледяная каша.
Вавилов склонился над горловиной канала, достал из нагрудного мешка люминофорный фонарь, энергично встряхнул его и бросил вниз. Огонек полетел зеленым штрихом, ударился о стену, закувыркался и исчез в плотной темноте. Тогда Вавилов растряс еще два фонаря и отправил их вслед за первым.
Заур привязал канат к лебедке и стал осторожно спускать свободный конец, на котором уже болталась обзорная мини-камера. Когда Вавилов закончил крепить свой трос и подошел к нему, то тот удовлетворенно хмыкнул и локтем толкнул начальника.
— Смотри-ка, — показал он на запястный дисплей. — Твои фонари треугольником легли.
Действительно, три ярких полоски зеленоватого света лежали поодаль друга от друга как разрозненные грани правильного треугольника. Ничего кроме фонарей и ровной, усыпанной крошевом площадки видно не было.
— Хватило веревки, однако, — вздохнул Вавилов и швырнул свою бухту в пропасть. — Ну что, погнали?
В ответ Заур щелкнул спусковой карабин, подергал за стропы упряжи и полез в дыру. Вавилов дал товарищу оторваться, пристегнул свою страховку и полез следом.
Идеально ровное и гладкое жерло уродовала глубокая борозда. Внизу, где мелькал головной фонарик Заура, слышался холодный скрип. Верно, это его ледоруб царапал стену — статному геофизику в канале было все-таки тесновато. Вавилов задрал голову на уменьшающееся пятнышко света и сердце его замерло, сжалось и застучало быстрей. А ведь еще немного и он прикоснется к своей мечте. Первым увидит то, что никто никогда не видел. Смахнет перчаткой пыль тысячелетий, прорежет вековую тьму лучом фонаря… Его имя отольют из золота и водрузят на самый почетный пьедестал зала славы археологов!..
— Ваня! — вонзился в мечты трубный голос. — Я на месте! На голову мне не сядь, смотри.
Вавилов замедлил спуск и очень скоро увидел под ногами зеленоватый свет фонарей. Чуть позже ледяную трубу прервал волнистый изломом, в котором Вавилов отразился с фантасмагоричным искажением. Через тысячу двести миллиметров трещина оборвалась и он встретил ногами твердую поверхность, отстегнул упряжь, осмотрелся. Заур стоял рядом, подняв зеленые фонарики над головой букетом. В их свете лицо геофизика приобрело зловещий
