не нужно было.
Дела шли успешно. Погребинский справлялся с заготовками отлично. Его начали хвалить, ставить в пример, а вскоре продвинули еще на ступень.
— Понял, Игорь, — спросил его однажды Карачаев, — где основное звено нашего производства? Главное — это сырье! Если произойдет задержка — план летит к чертям. А план, дорогуша, как известно, — закон всякого производства. Если мы будем иметь исходную продукцию, сможем сделать два, даже три плана! И хорошо заработать! Так вот, снабженец, доверяю тебе главное: поедешь по тем адресам, что я дам, сырье в колхозах получить за наличные. И запомни, парень: что бы ни случилось, кто бы тебя ни спрашивал — пусть даже в милицию потащат, — говори, что ничего не знаешь, не ведаешь. Вопросы есть?
Гарик сообразил, что двери, ведущие к заветному, приоткрылись.
— А что я буду иметь за свой риск? — осмелел он.
— Коммерческую жилку в людях я уважаю, — благосклонно ответил Карачаев. — Это люди со стержнем, а на стержне пружина! — Он попробовал улыбнуться, но вместо улыбки проглянул оскал. — Не люблю, когда забегают вперед. Всему свой час.
А пока хочу предупредить: с наличными будь осторожен. Не дай бог, копейку присвоить или хотя бы обронить! Не дай бог, повторяю! Это все равно, что голой рукой схватить провод под напряжением в тысячи вольт! Сразу обуглишься живьем...
Минуло три недели с той поры, как Погребинский начал разъезжать за «исходной продукцией» по нарядам и без нарядов. В конце месяца получил зарплату и премиальные — сто двадцать рублей. Плюс вознаграждение в конверте от Карачаева — сотня! Всего-то! Гарику стало по-настоящему обидно: за дурака держат, что ли? Сколько же можно за нос водить? Ведь и рекомендация есть, и бывалый он, в отсидке был, и проверки прошел... Нет, хватит предвариловки, пора по-настоящему выступать... Тут и зародилась у Погребинского мысль, что надо бы самому стать хозяином дела, а не пребывать на этом свете мелочью.
Как-то Карачаев зазвал Гарика на озеро, в рыбачий домик, половить, отведать свежей ухи, поболтать о том о сем. Гарик вошел в дом и обомлел — как в кино: полы устланы коврами, шикарный столовый гарнитур с инкрустациями, сервант, горка... Посуда — загляденье, сервизы один другого краше. В каждой комнате по цветному телевизору, стереофоническая система.
— Батюшки, вот это да! — вырвалось у Гарика.
— Нужных людей здесь ублажаем! — коротко пояснил Карачаев.
На столе янтарная уха, стынут в ведерках со льдом бутылки.
— Сегодня твое посвящение в настоящие мужики, Игорь!
Выпили, закусили. Гарик притих. Карачаев налил по третьей стопке, отодвинул бутылку, стопку прикрыл ладонью.
— Прервемся ненадолго. Поговорим. Переходишь ты, дорогой коллега, в новую фазу. Допускаешься к реализации. Тут от тебя секретов больше не будет! Но и ты... прежде подумай! Сегодня еще не поздно от нас уйти: свободно отпустим на все четыре стороны, а уж коль войдешь в реализацию — это все равно, что белке в колесо прыгнуть. Прыгнула, голуба, колесо завертелось, и вертеться ей, пока мы колесо не остановим. Выпрыгнуть не дадим! Кое о чем ты догадываешься, но догадка на вороту не виснет. А тут — пойдешь прыгать меж волчьих ям. Или «да», или сразу «нет» говори! Раз «да» — с нами навек, а если уж «нет», тогда выпьем, повеселимся и навсегда забудем друг друга.
— Я попробую! — осторожно ответил Погребинский.
— Пробовать не дадим. Не те мы ребята. Или идешь, или нет! Как у Гамлета!.. — Карачаев, довольный своим остроумием, хохотнул.
— Ну, а что полагается, если меж волчьих ям начну кувыркаться?
— Шутник! Там надо прыжками да поступью неслышной. О деньгах забудешь, не будет вопроса о деньгах! Деньги получать станешь серьезные!
— Пойду!
— А готов?
— За деньги? Готов!
Карачаев усмехнулся. Поджал тонкие губы:
— Любишь деньги?
— А кто их не любит?
— Э-э-э! — отмахнулся главбух. — Пустое! Надо их любить не так, как каждый! Деньги! — выдохнул он, понизив голос. — Деньги! — повторил он по-другому, возвышая голос. — Деньги надо любить больше отца и матери, больше детей, больше света белого, больше свободы, больше жизни надо их любить. Из тебя будут кровь выпускать по капле и за каждую каплю требовать деньги, ты кровь отдай, а деньги, если их любишь, оставь! Вот как надо любить деньги!
Погребинский даже испугался, с какой страстью произносил свое слово о деньгах этот толстый, с виду как будто бы добродушный человек. Лицо его изменилось: глаза горели, на щеках проступил румянец, лоб заблестел.
— Выпьем!
Выпили по стопке. Закусили. Погребинский хмелел медленно. Карачаев толк в вине знал, выпить умел.
— Готов? — переспросил он. — Ну, смотри! У нас закон такой: если ты попадешься, мы все будем за тебя драться. Если не выкупим — поможем в заключении, вернешься — тебе и стол и дом. Но если выдашь кого-нибудь, найдем под землей. Попомни! Под землей найдем, могилку разроем и закопаем!..
Погребинский занялся реализацией неучтенной продукции. Производство консервного завода шло параллельно делу, или, наоборот, «дело» шло параллельно производству. «Компания» скупала продукцию, сырье для консервного производства за наличный расчет везде, где только можно: в колхозах, совхозах, у частных лиц, иногда и в магазинах.
В самом приобретении продуктов за наличный расчет состава преступления не было — завод имел право закупать сырье. Преступные действия начинались, и это очень хорошо усвоил Погребинский, когда за сырье выплачивались деньги из собственного кармана Карачаева. Возникал не обложенный государственным налогом подпольный товарооборот. Следующая ступень углубляла противоречия с Уголовным кодексом, открывалось «второе действие» частного предпринимательства. Здесь обходили не только налог на товарооборот, но и использовали государственное оборудование в целях личной наживы. Сырье, скупленное на средства карачаевской компании, сваливалось в один котел с сырьем, приобретенным на государственные средства, и в обработанном виде поступало в цеха. Никто не мог установить, в какую баночку заливался компот из фруктов, оплаченных государством, а в какую — из кармана карачаевцев.
Дальше — больше. Завод имел план выпуска продукции. Под этот план государственные организации снабжали завод стеклотарой, металлическими банками. Имея прочные связи с поставщиками тары, карачаевцы получали за взятки внеплановую посуду, вызывая недостаток в снабжении других заводов. За выпуск неплановой и неучтенной продукции некоторым рабочим платил наличными сам Карачаев. За два-три дня «вкалывания» на карачаевцев рабочий получал больше месячного заработка, и основная работа превращалась лишь в прикрытие левого заработка.
