кажется, леди Сидни говорила про двадцать пять, не так ли, Белла?
— Нет, мама, она сказала, что так думает. Не задавай подобных вопросов. Это неудобно, в присутствии всех нас, — прошептала Белла.
Мисс Мюир внезапно подняла глаза и бросила на Беллу быстрый благодарный взгляд, а потом негромко добавила:
— Я бы предпочла, чтобы мне было тридцать, но поскольку это не так, я, как могу, стараюсь выглядеть старой.
Тут, разумеется, все вновь обратили к ней взгляды, и все в той или иной степени ощутили жалость к бледной барышне в простом черном платье, без всяких украшений, кроме серебряного крестика на шее. Девушка была маленького роста, худощавой и бесцветной: соломенного цвета волосы, серые глаза, острые, неправильные, но очень выразительные черты лица. Бедность будто бы поставила на ней свое безжалостное клеймо: зим на ее веку было явно больше, чем весен. Однако что-то в линии губ говорило о сильной воле, а в отчетливом негромком голосе звучала странная смесь повелительности и мольбы. Нет, не из красавиц, но и не из замухрышек, и, пока она сидела, сложив на коленях хрупкие ладони, склонив голову, и лицо это казалось изможденным и горестным, рассматривать ее было интереснее, чем любую цветущую юную леди. Белла придвинула ближе к ней свой стул, Эдвард же вернулся к собакам, как будто не хотел смущать новоприбывшую.
— Кажется, вы болели, — продолжила миссис Ковентри; она сочла этот факт самым интересным из всего, что слышала о гувернантке.
— Да, мадам, я только неделю назад вышла из лечебницы.
— Вы уверены, что уже готовы приступить к преподаванию?
— Я не могу зря тратить время, и здесь, в сельской местности, быстро окрепну, если вы согласитесь меня оставить.
— И вы в состоянии преподавать фортепиано, французский и рисование?
— Сделаю все, чтобы это доказать.
— Будьте любезны, сыграйте вещицу-другую. Я все пойму по беглости пальцев — в молодости я неплохо играла.
Мисс Мюир встала, огляделась в поисках инструмента и, увидев его на другом конце комнаты, пошла туда, миновав Джеральда и Люсию так, будто не заметила их вовсе. Белла последовала за ней и через миг обо всем забыла от восхищения. Мисс Мюир явно очень любила музыку и искусством игры владела мастерски. Ей удалось очаровать всех — даже безразличный Джеральд сменил позу и прислушался, Люсия отложила рукоделие, а Нед следил, как тонкие белые пальцы порхают над клавиатурой, и изумлялся их силе и искусности.
— Спойте, пожалуйста! — взмолилась Белла, когда блистательное представление завершилось.
С той же смиренной покорностью мисс Мюир исполнила ее просьбу и затянула шотландскую песенку, такую грустную и прелестную, что глаза у девочки наполнились слезами, а миссис Ковентри принялась искать один из своих многочисленных носовых платков. Но тут мелодия внезапно оборвалась, а исполнительница сперва попыталась удержаться на стуле, а потом соскользнула на пол и осталась лежать перед опешившими слушателями, бледная и неподвижная, будто неживая. Эдвард подхватил ее и, согнав брата с кушетки, уложил, Белла согревала ей ладони, а миссис Ковентри звонком вызвала служанку. Люсия смочила бедной девушке виски, Джеральд же с необычайной для него поспешностью принес бокал вина. И вот губы мисс Мюир дрогнули, она вздохнула и пробормотала — нежно, с милым шотландским акцентом, будто забредя куда-то в прошлое:
— Пожалей меня, мамочка, мне так тяжко одной.
— Выпейте, милая, вам станет лучше, — предложила миссис Ковентри, тронутая жалобными словами.
Незнакомый голос, похоже, привел девушку в чувство. Она села, обвела комнату диковатым взглядом, но тут же взяла себя в руки и произнесла смущенно:
— Прошу меня простить. Я весь день на ногах и так стремилась не опоздать, что с утра ничего не ела. Мне уже лучше. Допеть песню?
— Ни в коем случае. Лучше выпейте чаю, — воспротивилась Белла, обуреваемая жалостью и угрызениями совести.
— Сцена первая, сыграно отлично, — прошептал Джеральд кузине.
Мисс Мюир была совсем рядом и, по-видимому, слушала, как миссис Ковентри рассуждает про обморочные припадки; гувернантка, однако, разобрала слова Джеральда и бросила взгляд через плечо, словно Рахиль. Глаза у нее были серые, но в этот момент потемнели от сильных переживаний — то могли быть гнев, гордость или непокорность. На лице ее мелькнула странная улыбка, она поклонилась и произнесла своим проникновенным голосом:
— Благодарствуйте. Последняя сцена будет еще лучше.
Молодой Ковентри был юношей хладнокровным и невозмутимым, он редко испытывал какие-либо сильные чувства, приятные или наоборот, однако взгляд и тон гувернантки вызвали в нем странное душевное движение — невнятное, но совершенно отчетливое. Он покраснел и впервые в жизни слегка смутился.
Люсия увидела это и прониклась к мисс Мюир внезапной ненавистью; дело в том, что она много лет провела рядом с кузеном, но ни один ее взгляд или слово не обладали подобной властью. Через миг Ковентри снова стал прежним, не осталось и следа от мимолетного порыва — лишь проблеск интереса в обычно затуманенном взоре и легкое недовольство в саркастическом голосе.
— Какая мелодраматическая особа! Я, пожалуй, завтра все-таки уеду.
Люсия рассмеялась, ей было приятно, что он вышел, чтобы принести ей чашку чаю со стола, за которым разворачивалась очередная сцена. Миссис Ковентри снова опустилась в кресло, обессилев от суеты, последовавшей за обмороком. Белла хлопотала вокруг, а Эдвард, которому хотелось как можно скорее накормить бледную гувернантку, неуклюже заваривал чай, бросив сперва на кузину умоляющий взгляд, который она проигнорировала. Когда он уронил чехол для чайника и вскрикнул от неожиданности, мисс Мюир тихонько шагнула поближе и произнесла, улыбнувшись и застенчиво посмотрев на молодого человека:
— Позвольте мне приступить к обязанностям и налить всем чаю. Я умею создавать уют. Передайте ситечко, пожалуйста. Я сама все приготовлю, только скажите, какой чай предпочитает ваша матушка.
Эдвард пододвинул к столу стул и начал подшучивать над собственной неумелостью, а мисс Мюир взялась за дело — каждое ее движение было выверенным и грациозным, было просто приятно за ней наблюдать. Ковентри, уже получив из ее рук дымящуюся чашку, немного постоял рядом, чтобы понаблюдать за девушкой, пока он задавал пару вопросов своему брату. Мисс Мюир его не замечала, будто он был статуей, а когда он обратился к ней, встала, не дослушав, и понесла сахарницу миссис Ковентри, которую явно очаровали скромность и домовитость новой гувернантки.
— Право же, милочка, вы настоящее сокровище. Такого чая я не пила с тех пор, как умерла бедная моя горничная Эллис. Белле так не заварить, а мисс Люсия
