был умереть».
Его искусственные глаза приспособились к обстановке; по мере того как возрастало разрешение изображения, цвета комнаты менялись. Нырнув на глубины сознания в обход всех страхов, он нашёл стальную непоколебимость, которая его не оставила. Он уцепился за это чувство.
Следующий вдох дался ему с трудом, но зато он был осознанным. Он взял контроль над сбивчивым дыханием и сосредоточился на успокоении бешеного пульса. Как только его сердцебиение замедлилось, иконка, которая мигала с тревожным сообщением в углу поля его зрения, погасла. У него проступил пот, и он с усилием сглотнул слюну.
— Я помню море. — Это были первые его слова за месяцы. — Холод.
— Тебе очень повезло, что ты выжил, — сказал другой голос. На сей раз говорил мужчина, с акцентом, в котором слышалась северо-западная картавость, тогда как у женщины акцент больше походил на южный. Эти выводы он делал на автомате, по давней закоренелой привычке выискивая в словах собеседников информацию, хоть какие-то зацепки.
Он снова моргнул, и теперь он видел их отчётливее: среднего роста женщину с белым шарфом, обвязанным вокруг загорелого лица, и бледного изнурённого мужчину. Оба носили докторские халаты и держали в руке по цифровому планшету. За их спинами парил на тихо жужжавших пропеллерах дрон размером с бейсбольный мяч, который снимал всё в комнате на камеру с голубым объективом.
Женщина заговорила с отстранённой профессиональной улыбкой:
— Ты уже был клинически мёртв, когда тебя выудили из океана. Но холод воды и твой «Страж RX» удерживали тебя в состоянии, из которого тебя ещё можно было вернуть в мир живых. И тебя спасли.
— Очень многим повезло гораздо меньше, — сказал мужчина с ощутимым упрёком.
Не зная, что ответить, он откинулся на матрас и оттолкнул бутылку. Его мысли всё ещё блуждали и перемешивались, и когда он закрывал глаза, он видел лишь поток бессвязных обрывков, которые никак не выстраивались во внятном порядке. Он снова посмотрел на свои руки: два идентичных чёрных протеза, которые крепились к его плечам. Когда-то они были гладкими, отполированными, но сейчас они были испещрены царапинами и впадинами. Он пытался вспомнить себя до установки этих протезов, но пока что на месте воспоминаний о руках из плоти и крови зияла дыра.
Коснувшись обнажённой груди, он наткнулся на шрамы, но снова не нашёл связанных с ними воспоминаний. Ему казалось, что натуральная часть его тела была такой же искусственной, как протезы из металла и пластика.
— Что-нибудь ещё? — спросила женщина. — Может, ты вспомнишь ещё что-нибудь?
В памяти внезапно всплыло имя:
— Дэрроу.
Врачи переглянулись, поняв друг друга без слов.
— Ты знаешь, кто это? — спросила женщина.
— Он умер там.
Сфокусировавшись на стене за этой парочкой, он вдруг понял, что смотрел на окно, за которым простирался заснеженный пейзаж. Практически полное отсутствие цветов вокруг, комната, эти двое перед ним — всё вместе это высвободило ещё один обрывок воспоминания: он вспомнил, что был в другой белой комнате. И с ним был кто-то, кто был ему дорог. От этого воспоминания он почувствовал укол горьких чувств, которые у него не получалось осознать. Он тряхнул головой, прогоняя их.
— Ты можешь сказать, как..?
— Меня зовут Адам Дженсен, — резко ответил он на вопрос, который ему не успели задать. — Я помню, кто я. Но я не помню, где я.
* * *
Через день врачи (женщину звали Рафик, а мужчину — МакФедден) решили, что он достаточно пришёл в себя, чтобы его можно было перевести из послеоперационной палаты в главное здание. Они назвали это здание лечебным учреждением, но оно не было похоже ни на одну из больниц, в которых бывал Дженсен.
Рафик рассказала Дженсену, что когда-то он был полицейским, и он день за днём вспоминал всё больше моментов из старой жизни.
Это учреждение напоминало ему психиатрические больницы для заключённых, в которые он, будучи полицейским, отправлял невменяемых преступников. И ему было не по себе от мысли о том, кем, в таком случае, его видели врачи.
Когда Дженсен спросил их, есть ли у него близкий человек, с которым он мог бы поговорить, они сказали ему, что не нашли сведения о таковых, но он мог позвонить, куда пожелает Повинуясь инстинктивному порыву, он сказал, что не помнил ни одного номера. Он солгал; на самом деле он просто не хотел, чтобы они подслушали его разговор. Его инфолинк находился в перманентном офлайн-режиме, и он не сомневался, что эту и другие потенциально опасные аугментации ему отключил местный персонал.
Объект 451 состоял из готовых модулей, которые сложили в уродливую геометрическую кучу. Находился он в пустоши полуострова Кеная. За два десятка лет, беспрепятственно выкачивая ресурсы и активно загрязняя природу вокруг, корпорации превратили этот район Аляски из лесного ковра в голую тундру с полумёртвыми кустарниками, разбросанными по покрывалу грязного серого снега. Благодаря своей удалённости от цивилизации и малонаселённости Канай стал одним из дюжины регионов, которые Всемирная организация здравоохранения выбрала для возведения объектов вроде 451-го. Формально они назывались «учётными клиниками», но, походив по коридорам и насмотревшись на высокие заборы, Дженсен подобрал для них другое, куда менее благовидное название.
Здесь находились люди самых разных национальностей, профессий, возрастов, происхождений. Объединяло их одно: у всех здесь были аугментации — протезы рук и ног, кибернетические глаза или нейроимпланты.
В эту клинику её обитателей утрамбовали так же, как спихивали вместе жителей трущоб, времянок и лагерей беженцев в руинах, оставленных после канзасских пыльных бурь или флоридских потопов. Первое время все «подучётные» — никто не называл их пациентами или заключёнными — держались от Дженсена подальше, так что ел в столовой и ходил по двору под блёклым дневным светом он в одиночестве.
И его это устраивало. Ему нужно было время и свободное личное пространство, чтобы собраться с мыслями, чтобы выстроить все всплывшие воспоминания в подобие связной истории. Сам процесс был странным: иногда они приходили медленно, иногда — рывками. Но постепенно, фрагмент за фрагментом, Дженсен восстановил их. Макфедден равнодушно высказал своё мнение Дженсену о том, что поскольку тот пролежал в коме несколько месяцев, вряд ли ему когда-либо удастся полностью восстановиться. «Никто не может обмануть смерть дважды», — сказал врач.
— Позволю себе не согласиться, — ответил Дженсен этому воспоминанию. Его выдох вознёсся белым облаком пара.
— Что?
Он обернулся, глядя на приближавшегося к нему крепкого мужчину в парусиновых туфлях, которые выглядели
