свет только убеждает меня в моей правоте и притягивает к себе, как магнит.
Я взлетаю по двум невысоким ступенькам, распахиваю дверь и, крича радостное “Андрюша! Ты тут?”, влетаю в домик.
Уголком глаза замечаю неаккуратно опрокинутую красную туфлю на высокой шпильке и миниатюрный блестящий клатч на цепочке, ярко-алый нагрудный платок и осколки разбитого бокала на высокой ножке, но какого-то особого значения всем этим деталям не придаю.
— Андрей! Это я! Ты здесь? — упрямо зову я, уверенно шагая вперед и осторожно придерживая край длинного шлейфа, расшитого золотыми нитями и жемчугом.
Я прохожу фойе, которое одновременно служит и коридором, и гостинной. Дверь налево ведет в столовую, совмещенную с кухней, поэтому меня она не интересует, и я вхожу в спальню.
И хотя от представшей картины я застываю на месте, улыбающаяся маска все еще при мне, как приклеенная. Свыклась я с ней настолько, что в любой непонятной ситуации использую как бронь.
И вообще я собственным глазам не верю категорически.
Ну, не может быть то, что я увидела, быть правдой. Это просто обман зрения, или галлюцинации, или еще что, не знаю!
И не желаю знать!
— Простите… — бормочу я рассеянно, отворачиваясь.
И хотя глазами я уже не вижу ни поспешно натягивающего брюки Андрюши, на лице которого царит одновременно рассерженное и рассеянное выражение, ни бесстыдно демонстрирующую голую грудь брюнетку, алое платье которой собралось складками в районе талии, в голове по-прежнему стоит вполне себе конкретный и весьма понятный даже мне, наивной дурочке, натюрморт.
А ведь я знаю эту девушку. Это Лина, однокурсница Андрюши. Очень красивая и яркая девушка, настоящая модель со всеми полагающимися параметрами — длинными ногами, тонкой талией, высокой аккуратной грудью и крепкими бедрами. Она частый гость в доме Орловых, и я всегда стараюсь относиться к ней с тем же вниманием и уважением, что и остальные. Но, если честно, меня всегда немного смущали ее откровенное, порой вызывающее поведение и крайне открытые даже в холодное время года наряды.
В душе — полный раздрайв. Сердце стучит как бешеное, гулко трепыхается о ребра и бьется, как птица о прутья клетки.
А в голове — тяжесть и туман, как будто я выпила больше одного бокала шампанского.
И в горле сухо.
И кажется, вся моя Вселенная вдруг взяла, и сжалась до одного единственного атома, в котором, увы, для меня нет места.
— Танюша! — внезапно зовет меня до боли родной голос Андрея, и я привычно вскидываюсь и оборачиваюсь, готовая бежать на его зов.
Ой, зря я это сделала, конечно.
Если Андрей привел в себя в хоть какое-то подобие порядка, то Лина никуда не делась. Более того — она по-прежнему является частью сумасшедшего сюра, бесстыдно развалившись на скомканном покрывале и разметав темные локоны по обнаженным плечам. Я даже почему-то замечаю неожиданно темные кружочки сосков, стоящие торчком и вызывающе глядящие вверх. И полное отсутствие какого-либо белья.
В отличие от Андрея, она и не подумала даже немного прикрыться. Или хотя бы подтянуть бретельки платья.
— Танюша, ты все неправильно поняла! — уверенно заявляет Андрей, кидаясь ко мне и хватая мой локоть, — Ничего не было! Лине стало дурно, я лишь помогал!
— Правда? — я с надеждой гляжу в любимое лицо с самыми прекрасными на свете глазами цвета ясного летнего неба.
И эти глаза окутывают меня уже знакомой нежностью, лаской и любовью, от которых кровь кипит и конечности сводит в приятном томлении.
И в один миг в мой мир вернулось и солнце, и звезды, и целые созвездия.
И я, счастливая, тянусь в этом мороке и сладком мираже к своему Андрюше, не видя больше никого и ничего.
Но ровно до того момента, пока Лина не прыскнула пренебрежительно и не хохотнула.
Я инстинктивно перевожу взгляд обратно на девушку. И вижу в ее глазах такую брезгливость… Такое мерзкое выражение, будто это не я, такая красивая, в шикарном свадебном платье, стою, а какая-то старая облезлая кошка в нарывах и струпьях.
— Какая же ты дура, Танька, — красивые, явно подколотые губы Лины растягиваются в неприятной, какой-то змеиной усмешке, — Ей-Богу, редкостная дура…
— Лина! Прекрати! — грубо обрывает ее мой Андрей и добавляет уже куда мягче, перехватывая мой взгляд, — Танюшка, смотри на меня! На меня смотри! Пойдем, нас гости ждут. Скоро торт резать будут, пойдем, мое солнышко…. Ты у меня такая красивая… Я тебя так люблю!
А тянет меня Андрюша мой, тянет, да так уверенно, так настойчиво, привычно пытаясь вновь окутать меня своим очарованием и той особой аурой, без которой я не представляю ни минуты своей жизни.
Но тут меня будто что удерживает. Не дает сделать и шагу. А взгляд — перевести с бесстыдно красивой Лины, чья загорелая кожа так красиво и так эффектно смотрится на светло-жемчужном покрывале…
— Андрюш… — говорю я и не узнаю собственный голос. Какой-то он низкий и хриплый, будто сорванный или прокуренный, — Что это, получается… Ты мне с Линой… того… изменил?
Андрей хохотнул, но как-то нервно. А вот Лина откровенно заржала.
— Нет, Андрюш, она не дура, — говорит, — Карпова твоя идиотка! Клиническая!
И что-то происходит со мной…
Будто что хлопнуло…
Взорвалось…
И потянуло меня туда, где темно.
Где нет ни воздуха, ни ветра, ни запаха.
Хотя нет, один запах был.
Противный такой, режущий не только носовый назухи, но и даже глаза.
Что это? Духи? Одеколон?
Нет уж…
Это запах секса. Пота и прочих всяких жидкостей. Страстных вздохов и активных движений.
Знакомый запах. До свадьбы мы с Андрюшей целибата не придерживались, и после секса какое-то время в комнате всегда витает подобный флер.
Однако…
Откуда он здесь?
Ах да…
Ведь мой любимый Андрюша только что трахался с этой девкой…
Трахался, а после в глаза заявил: “Ничего не было! “, “Ты все не так поняла!”
Лина права. Я конченая идиотка и дура.
С макияжем.
С прической.
На каблуках.
И в платье за несколько тысяч долларов.
Но дура.
Щелк.
Вспышка.
Солнце взрывается.
Щелк.
Вспышка.
И резко схлопывается, превращаясь в черную дыру.
И в нее стремительно затягивает все-все — и мою нежность, и мою преданность, и мою любовь к Андрюше, мою веру и надежду в его идеалы и силы.
Затягивает и мечты, и чаяния. И образы моего будущего, где я счастлива подле моего Андрея, а рядом — крутятся два спиногрыза, как две капли воды похожие на своего папочку. И совсем чуточку — на меня.
К сожалению, черная дыра почему-то не втягивает почти мерзкое чувство обиды и
