с темно-синими глазами и волосами цвета безлунной ночи сидела, опустив узкие ступни в прозрачную воду Женевского озера. Она пришла сюда ночью, устроилась на берегу и не шевелилась до рассвета. Ветер играл с черными волнами ее волос, то и дело бросая их в лицо, как непоседливый пес. «Поиграй со мной!». Но женщина не реагировала. В ее взгляде остался только мрак и усталость.
Далеко в деревне проснулись дети. Их счастливый смех, крики и звуки игры заставили ее прислушаться. Не пошевелиться, нет. Она не могла шевелиться, скованная пустотой, окончательно замутнившей ее разум. Но прислушаться. Вынырнуть из тоски и осознать, что все вокруг не заметило перемен, произошедших с ней. Пять тысяч лет счастья и боли, расставаний и встреч. Пять тысяч лет ошибок и побед. Она делала то, что недоступно другим. Любила. Теряла. И снова умудрилась полюбить существо, которое оставило бы ее первым. Она потеряла самое важное — смысл. Работу. И теперь сидела на берегу озера, чьи воды стали свидетелем вспыхнувшей и утонувшей любви, и думала о том, что не знает, куда ей идти.
Наверное, именно так высшие вампиры принимают решение уйти искать. Оставить семью, дом и раствориться в вечерних сумерках. Умереть или выбрать себе другую жизнь и другой мир. Ей были доступны тысячи миров, и она попыталась спрятаться в одном из них. Но не смогла. Тоска гнала ее назад. Сюда.
Смерть — это только начало. Она знала, что многие из высших существ умирали больше раз, чем требовалось для получения новой жизни. Может, ей стоит принять предложение? Странное, пугающее ее предложение?
— Я подарю тебе новую личность. Она не будет знать твоего прошлого. Ее не будет беспокоить твоя боль. Она проживет свою жизнь от начала и до конца, а потом уснет навеки, забрав в собой все твои сомнения и всю твою печаль. Ты не вспомнишь о ней. Но тебе станет легче.
— Почему я не буду помнить о ней? — спросила она тогда.
Он ответил, глядя ей в глаза своим удивительным глубоким взглядом цвета грозового неба.
— Потому что в этом случае личности сольются, и это уже будешь не ты.
— И я не вспомню об этой жизни никогда и ничего?
Он не покачал головой, хотя это было бы уместно.
— Придет время — и ты узнаешь.
Женщина подняла голову. Она не удивилась, заметив, что ее одиночество разрушено. Он стоял на берегу, заложив руки за обнаженную спину. Длинные черные волосы змеями струились по лопаткам. От него веяло привычной силой и отчужденностью. Темный основатель не повернулся к ней. Он не заговорил, но слова зазвучали у нее в мыслях.
— Доверишь ли ты мне себя снова?
— Да.
— Тогда ты уснешь. Сейчас. Я дарю тебе семьдесят лет. Проживи их так, как никогда не смогла бы прожить. Спи.
Треверберг, восточная Европа
3 марта 1967 года, раннее утро
Офелия проснулась. Смутное ощущение повторяющегося сна улетучилось, когда она посмотрела на часы и мысленно пробежала по предстоящим рабочим часам. Она всегда вставала до будильника, но сегодня ее разбудило смутное предчувствие нового дня. В этом была радость и напряжение, ожидание и страх. Что еще может ощущать хирург-кардиолог, который выходит в сутки, не успев восстановиться с прошлых? Если бы она была человеком, наверное, сошла бы с ума. Офелия человеком не была. Видимо, поэтому и переехала в Треверберг — поближе к своим. Здесь мирно уживались люди, темные эльфы, вампиры и Незнакомцы. Ну как «мирно». Люди не подозревали о наличии кого бы то ни было еще, видя в темных существах таких же, как они сами, но может быть, просто красивее и чуточку талантливее, людей. А темные существа соблюдали негласный паритет. Иногда город накрывало, и тогда особо расшалившийся Незнакомец убивал десяток-другой смертных, но вмешивались представители власти, и все затихало.
Большинство темных существ полностью включились в общество. Они учились, работали, строили семьи, теряли и зарабатывали деньги. Офелия стала врачом. Только получив темную жизнь и в течение нескольких лет научившись выживать, она поняла, что врачевание — это то, к чему лежит душа. Она знала темную медицину и обладала нужными навыками, чтобы спасти жизнь вампиру, в которого высадили целую обойму пуль из храмового серебра, но обычная, человеческая медицина ее пленила. В первую очередь, своими ограничениями. Во-вторую, тем, что каждый день, приходя в госпиталь имени Люси Тревер, она бросала вызов себе. Ну что, Лия, справишься ли ты теперь? Сделаешь ли ты то, что никто не делал до тебя? Предчувствуешь ли ты расслоение аорты, остановишь ли его? Сможешь ли заставить сердце биться, не прибегая к способностям Незнакомки?
И у нее получалось. В Треверберг она переехала, получив Гарвардский диплом по специальности «торакальный хирург». Она прошла интернатуру и ординатуру, но в Треверберге в течение целого года работала ординатором, проходя переподготовку. Стандарты госпиталя имени Люси Тревер соответствовали скорее США, чем Великобритании. В 1964 она получила должность врача-хирурга. А два месяца назад главный врач госпиталя Дональд Астер подписал бумаги, присваивая ей должность главного хирурга кардиологии. О чем еще можно мечтать в условные тридцать? Конечно, о ней писали газеты и медицинские журналы. Офелии нравилось это внимание. Нравилось чувствовать себя живой. Нравились номинации на городские и международные премии. Она жила как человек, подпитываясь эмоциями, которыми была пронизана больница.
Да, профессия врача для существа, которое питается чужими эмоциями, — идеальное место. Здесь есть все. Страх, надежда, боль, радость. Все, возведенное в абсолют.
Офелия выскочила из постели. Она обычно приезжала на работу без четверти шесть. Вставала в четыре. Нужно быстро собраться, сделать зарядку, перекусить и ехать, пока не начались утренние пробки. Одеяло соскользнуло на пол, но доктор не обратила на это внимание, она уже бежала в душ. Оказавшись в ванной комнате, включила воду и посмотрела на себя в зеркало из храмового серебра — в обычных отражался ее светлый облик, а она любила смотреть на себя настоящую. Оттуда на нее взглянула молодая женщина с русыми волосами и зелеными глазами того редкого оттенка, который в зависимости от настроения и окружения кажется то зеленым, то голубым. Цвет морской волны, мягкий и нежный, он мог стать пронзительным и злым, а мог раствориться, уступая место теплу. Сейчас глаза были равномерно зелеными. Лицо свежее, тонкий нос, аккуратные небольшие губы. Офелия Лоусон почти не пользовалась косметикой, хирургу не до красоты. Но иногда, на выход, на премию, она брала краску, подводила глаза
