в том, что каждый лишь думает, как бы побольше урвать, – и в столицах это захватило всех, а провинция сопротивляется этому, российская глубинка осознала, что без заботы о культуре мы просто погибнем. Да, я всегда с особым удовольствием еду и в Вологду, и в Новгород, и в Кострому, и, конечно, в Ярославль. Это спасительные оазисы после Москвы. В Москве царят мразь и запустение. Да и в Петербурге то же самое. К счастью, это не коснулось пока провинции. Москва и Петербург усиленно разлагают культуру. Провинция ей – мать, а столица – мачеха.
Затворничество последних лет открыло мои глаза на друзей истинных и случайных, относившихся ко мне потребительски, а иногда под личиной приятельства таивших зависть и даже злобу. Бог им судья, но уже сейчас видно, во что превращаются нередко одаренные от природы люди, лавируя между правдой и ложью, попирая принципы порядочности и честности и забывая время от времени перечитывать провидческие страницы гоголевского «Портрета».
Истинных друзей осталось немного, но мал золотник, да дорог. Постоянно я ощущал заботу и внимание со стороны коллег по работе в Институте реставрации, да и служащих в других реставрационных учреждениях; ни на минуту не оставлял меня без внимания Валентин Лазуткин, один из тех, на ком держалось и держится отечественное телевидение. Трогательность и деликатность уроженца тёплой, благодатной Рязанщины помогала мне преодолевать тяжелые периоды полного отчаяния. Поддерживал меня своим сибирским духом и пониманием ситуации замечательный русский писатель Валентин Распутин, а его публицистические выступления и наши беседы о судьбах родной земли надолго отвлекали меня от повседневного уныния. Присылая книги с тёплыми автографами и советами, как надо лечиться травами, Виктор Петрович Астафьев не давал мне расслабляться и потерять веру в силу мужской дружбы. Очень переживал я, когда любимый писатель, пойдя на поводу своего не всегда уравновешенного характера и запальчивости, дал повод «демократической черни» записать его к себе в единомышленники, перессорить с товарищами по перу и даже проглотить наживку с ворованными премиальными от березовского «Триумфа». Знаю, как тяжело и больно стало его раскаяние, о котором он говорил своему постоянному собеседнику и младшему товарищу Валентину Курбатову. Описывал, как снится ему часто В. Г. Распутин и всё, что связано с прошлым писательским братством.
А жизнь за окнами моей своеобразной тюрьмы-больницы продолжала стремительно скатываться всё глубже и глубже к вратам преисподней. Представители «второй древнейшей профессии» не уставали врать, причём ложь становилась всё цветистее по мере подкармливания её авторов вознаграждениями, зачастую превосходящими пенсионные бюджеты малых городов России. Особенно беззастенчивыми лгунами оказывались политобозреватели и шоумены, когда в дом родной приходила беда или очередная катастрофа заставляла вздрогнуть от беспощадности карающего нас меча…
Когда впервые после болезни наконец-то снова увидел Псков, какую же радость подарил мне город! Оказалось, мои опасения беспочвенны: Псков и в это тяжелое, полное противоречий время не утратил самобытности, неповторимого характера, творческой силы.
В художественном музее Наталья Ткачёва и её соратники на самом высоком профессиональном уровне реставрируют иконы. В Спасо-Мирожском монастыре москвич Владимир Сарабьянов совершил поистине чудо – восстановил древнейшие фрески, которые мы, признаться, считали загубленными реставрацией XIX века. Лет десять я не видел результатов труда своего младшего коллеги и был буквально потрясен тем, как много может сделать один человек, если он так предан своей работе.
На псковской земле творит замечательный иконописец архимандрит Зинон. Здесь проводятся праздники классической музыки и выставки современной живописи. Типография, раньше печатавшая несколько газеток, сегодня выпускает книги и альбомы, не уступающие образцам итальянской полиграфии.
Надышавшись воздухом Псковского края, кто осмелится утверждать, что духовная элита общества обитает исключительно в столицах?! Совсем не случайно Петербургская Академия художеств, одна из лучших кузниц кадров реставраторов, каждое лето направляет своих студентов на практику именно во Псков. Они здесь совершенствуются в профессии, а заодно получают бесценные жизненные уроки. Преподаватели знаменитого вуза даже прикупили деревеньку под Изборском и уже построили здесь часовню в память основательницы Пскова княгини Ольги.
Я был в деревне Олохово на Ольгин день, 24 июля. Старый батюшка, приглашённый из одной из печорских церквей, служил прямо на улице, перед часовней – всех пришедших она не вместила бы. В эти светлые, высокие мгновения, под этим единственным в мире неярким псковским небом открылся мне по-настоящему смысл пословицы, столь любимой Александром Исаевичем Солженицыным: «Пока есть хоть один праведник, не умрёт село, а пока не умрёт село, будет жить Отечество».
Трудно, неспокойно живётся нашим людям. И всё-таки я убежден в том, что переживём нынешнее лихолетье.
Послушание истине
Начало
Как я уже сказал, вырос я в бараке на Павелецкой набережной. Соседом был Володя Васильев, с которым в одном Доме культуры занимались в кружках: он – в хореографическом, я – в драматическом. Андрей Тарковский жил поблизости. В клубе завода Ильича вместе смотрели трофейные фильмы. Потом судьба свела меня с ними на многие годы в совместной работе и жизни. Мама моя вместе с дедом и бабушкой бежали в Москву от раскулачивания. Да и здесь проехалось по ним кровавое колесо: дедушка отсидел положенные десять лет плюс пятнадцать в селе Шушенском, там и похоронен. Кузнецы псковские, поехавшие приводить в порядок к 100-летнему юбилею вождя знаменитую ссылку, работали в дедовой кузнице, а местные жители тепло о нём вспоминали.
Окончив школу, ткнулся я в Институт международных отношений. Сдал всё на пятерки, да не тут-то было: принимали туда по спецразнарядке. Долго я ходил по шести гуманитарным факультетам МГУ на Моховой, прежде чем рискнул выдержать конкурс на искусствоведческое отделение истфака.
Немного рисовал, но никому не показывал. Зато историей живописи, театра и литературы был увлечён. Неплохо знал собрание Третьяковской галереи. И вот просматриваю сильно потрёпанную программу для абитуриентов и в первом вопросе натыкаюсь на такое сочетание: «Андрей Рубенс». Ничего себе! И главное, никто не поправил. Вот вам и толчок: думаю – пойду Из двадцати баллов набрал девятнадцать, по специальности получил пятёрку, а в билете одним из пунктов был рассказ об Андрее Рублёве. Истинно «от судьбы не уйдёшь».
На первом курсе, очарованный лекциями профессора В. В. Павлова по искусству Древнего Египта, начал я изучать иероглифы, написал доклад о фаюмских портретах и всерьёз решил стать египтологом. Но и тут не судьба. Хорошим бы я стал знатоком культуры фараонов, не имея возможности хоть разок побывать в Египте. Зато на втором курсе, на спецсеминаре по реставрации, окончательно остановил я свой выбор на изучении русской иконописи и
