он на вопрос. — Что тебе нужно от этой девушки? Отвечай!
— Я хотел поразвлечься! — теперь голос девушки звучал совсем по-другому, глухо и испуганно. Она отползала назад, судорожно натягивая на себя ночную рубашку и пряча под ней худые коленки. — В ней были слабость и грех, она познала мужчину! Она так вкусно пахла раскаянием и страхом! Я и мужчину того не сильно помял — просто припугнул!
— Не тебе решать, что делать с жизнями людей, — молодой человек говорил отстраненно, размеренно. — Ты уйдешь.
— Ты не заставишь! — девушка попыталась кинуться на него, но упала на кровать и заскулила. — Du hast keine Macht! У тебя нет силы! Ecoutez-moi! Выслушай меня!
Он подошел ближе наклонился к ней, и девушка в ужасе завыла. В его глазах она увидела не отражение себя, но что-то куда более жуткое.
— Habeo id. У меня она есть.
Он снова заговорил, и Эмма невольно слушала, рыдая, крича и раздирая на себе кожу. Девушка попыталась было заткнуть себе уши, но он перехватил ее руки и сжал стальными тисками, все это время не спуская с нее глаз. Юноша говорил и говорил, а она выла, плевалась и задыхалась, все больше и больше обмякая под его руками. Наконец, из последних сил, она выплюнула священнику в лицо вопрос:
— Кто ты?
И тогда он наклонился и так тихо, чтобы слышно было только демону внутри нее, ответил:
— Астарот.
И она закричала.
Едва в комнате тяжелым саваном осела тишина, на дверь посыпались удары.
— Откройте, святой отец! Откройте, я не могу больше это слушать! — хозяин дома стучал по двери и давился в рыданиях, отчего его голос звучал неестественно глухо.
Молодой человек заморгал и отошел от кровати. На ней без чувств лежала девушка, с лица которой ушла маска озлобленной одержимости. Руки ее, прежде беспорядочно сминающие простынь, теперь покоились на груди, которая равномерно вздымалась в такт спокойному дыханию.
«Мелкая сошка», подумал молодой человек, снимая с окна ткань и с наслаждением подставляя лицо свежему ночному воздуху. Краем глаза он заметил свет в домах вокруг. Соседи с любопытством и страхом ждали, чем обернется его визит.
Священник не спеша поднял с пола сумку и приладил ее на плечо, а после снял воск с замка и вернул в карман рясы. Пригладив волосы, он глубоко вдохнул и открыл дверь.
Отец ворвался в комнату, как раненый зверь, глядя по сторонам. Наконец, он увидел дочь на кровати и бросился к ней, заходясь в рыданиях. Эмма проснулась от его прикосновений и сонно заморгала, а поле тихо вскрикнула и заплакала. Тут же в дверях возникли мать с детьми, и вся семья, точно муравьи, облепила небольшую узкую кровать.
«Ослушались моей просьбы, но он все равно ничего бы им не сделал… Пускай радуются».
Молодой человек улыбнулся, глядя на семью, и собирался было уходить, но тяжелая рука легла ему на плечо:
— Благослови Вас Господь, — бормотал мужчина, а слезы катились по его красным щекам и терялись в густой бороде. — Я ослушался вас, простите, но видит Бог, мое сердце бы разорвалось, разорвалось прямо в груди. Прошу, скажите, как вас зовут? Я поставлю за вас свечку в церкви. Я хочу назвать будущего сына в вашу честь. Вы спасли мою Эмму. Сохранили семью.
Пока он говорил, мать подкралась сзади и сунула в ладонь молодого человека сверток. Он не возражал — увесистая тяжесть говорила, что, помимо меда и хлеба, там окажется еще и пара монет.
— Меня зовут Томас, — сказал священник, возвращая ему улыбку. — Томас Эккер.
Глава 2. Слова и поступки
Когда Томас наконец прибыл в родной город и переступил порог дома, его мать, невысокая седая женщина с улыбчивыми глазами, тотчас бросилась ему на грудь.
— Томас, — всхлипнула она, — это правда ты? Все прошло хорошо?
— Мама, — он обнял ее в ответ, а затем мягко отстранился и вгляделся в ее лицо. — Я же просил тебя не волноваться. Со мной всегда все хорошо. За мной присматривает Всевышний.
«Шутник», хмыкнул голос в голове, но Томас привычно проигнорировал его.
— Но это так страшно, и твой отец… — женщина невольно заплакала, и Томас снова прижал ее к себе.
— Padre не хотел бы видеть тебя такой опечаленной, — проговорил он, гладя ее по волосам. — Прошу, не бойся за меня. Неужели ты думаешь, что отец умер напрасно? Моя жизнь — чудо, которое случилось только благодаря ему. Я уверен, он не допустит, чтобы со мной что-то случилось. Ты же веришь, что он присматривает за нами?
Она, наконец, отстранилась от него и кивнула, но в ее голубых глазах все еще блестели слезы. Томас вздохнул.
Когда его мать Анна Эккер, в девичестве Тернер, сбежала из семьи с нищим английским священником, она понимала, что обрекает себя на трудную и полную лишений жизнь. Они обвенчались спустя неделю после знакомства, а венчал их капитан дряхлого судна «Роза-Мария», которое переправило их из Англии в новую жизнь. Там, на берегах Европы, новоиспеченная семья провела некоторое время во Франции, прежде чем осесть в крохотном итальянском городке Градара на самом берегу моря. И там, в Градаре, под шелест волн и крики чаек, родился Томас.
Анна никогда не рассказывала ему, что именно случилось с отцом Томаса. Единственное, что Томас знал — что он родился почти мертвым. Увидев неподвижное тело своего ребенка, Анна закричала и потеряла сознание. А когда она очнулась, на ее руках был истошно кричащий Томас, а на полу лежало остывающее тело мужа.
Уильям Эккер был выдающимся священником, и многие поговаривали, что у него был не просто талант, но дар. Едва он появился в Градаре, по городу тут же пронесся слух, что сам Господь благословил Уильяма. Он всегда знал, что тревожит человека и что не дает ему покоя. Знал, какие слова облегчают боль и какие принесут утешение. Паства любила его, а он искренне любил всех прихожан, и потому его смерть стала для города страшным ударом.
Отец Бернард, взявший на себя управление церковью после смерти Уильяма, верил в то, что благословение Божие перешло на Томаса.
— Смерть Уильяма — величайшее горе, но я уверен, что то была задумка Господа, ибо сыну его, Томасу, предначертано нести свет в людские сердца вместо отца. Ничто не случается просто так и на все воля Божья, поэтому помолимся за упокоение души Уильяма и за здоровье маленького Томаса, — сказал Бернард на поминальной службе.
Собравшиеся в маленькой церкви прихожане вытирали слезы и кивали. Кто-то, не скрываясь, громко