раздвинула берега, накрыла дворец жестокого Карыма, стала слезным озером Увильды. Легло оно синим осколком среди нехоженой тайги. Вода в нем чистая-пречистая, до светлых донных камушков прозрачная.
А дальше, на западе, — гора Юрма. Она самая высокая в наших местах. За нее даже солнце садится. В июле ее склоны усыпаны костяникой, в августе — малиной. Есть там Чертовы ворота — узкий проход между двумя гранитными скалами. Подходишь и содрогаешься: так тоскливо завывает здесь ветер. Но мы все равно ходим на Юрму.
В горах бегут две небольшие речушки — Киалим и Сак-Элга. В Киалиме целое лето ловим налимов. Они быстрые, увертливые, и бегать за ними с вилками одно удовольствие. А в Сак-Элге водятся хариус и форель. Необыкновенно изящные особы. На Урале форель называют красулей.
А какие у нас сосны! Красные, как закат. И звонкие, как медь, которую выплавляют на нашем комбинате».
Сосны!.. Лешка вспомнил, как однажды весной позвали его в тайгу зори́ть птичьи гнезда. Зори́ть… Было в этом слове что-то необычное, заманчивое. И вот по талой воде в худых ботинках они добрались до ближайшей лесной опушки. Деревья стояли высокие, кряжистые, словно железными клещами вцепились в землю. Посмотрели мальчишки — не забраться. Надумали искать тонкий березняк, а нашли его в глубоком овраге. Глина приставала к подошвам, и ноги, касаясь мокрой кожицы берез, предательски соскальзывали. Скатился вниз Витька, пришлось спрыгнуть и Юре. Лешка упорно лез по стволу, цепко обхватывая его ногами. На одной из развилок заметил свитое из сухих прошлогодних веток гнездо. Протянул руку — из него с шумом выпорхнула серая пичужка.
— Ура, я на-ше-ел! — крикнул Лешка.
— Чего нашел? — спросили снизу.
— Гнез-до!
Он запустил руку в переплетение сухих веток и почувствовал тепло яиц. Они были серые, с черными крапинками. Птаха беспокойно закружила над его головой.
— Клади яйца в фуражку и давай нам! Выпьем их, — скомандовал Юрка.
— Жалко.
— Чего жалко?
— Птенчиков.
— Ну, и оставайся со своими птен-чи-ка-ми, — огрызнулся Витька.
Вспомнил он и другой случай. Вспомнил и улыбнулся.
После войны с картошкой было по-прежнему туго. Мать собрала в подполе полведра последней. Чтобы отходов было поменьше, сварила ее в «мундире» и оставила в кухне на лавке.
Пришел на обед отец, выложил на стол селедку, порезал тонкими ломтиками.
— Ставь, мать, картошку!
А картошки-то нет.
— Может, кто из вас растащил? — брови отца нахмурились.
— Мы не брали, — вразнобой ответили мальчишки.
— Тогда кто же? Может, Алтай?
— Может, — подтвердил кто-то из братьев. — Я видел, как он облизывался.
Отец схватил со стены ружье, загнал в ствол патрон и двинулся к выходу.
Алтая во дворе не было. Отец направился в сад, но и в конуре его не оказалось.
А в это время Лешка, схватив Алтая за ошейник, стремглав мчался к Щербаковым.
— Чего запыхался? — удивился Геннадий, друживший с его старшим братом.
— Знаешь, Алтай съел нашу картоху — папка рассердился, грозится убить его. Пока он ищет во дворе, я — фьють и в сад. Найдется, где схоронить?..
Алтай вырос. Был он из породы волкодавов, и его передали в лесничество. Отец и сейчас смеется: «Ловко ты меня, Лелька, обвел…»
«Написать, что ли, об этом? — ломает голову Лешка. — Да ну, чего доброго засмеют. А вот про пихту, пожалуй, можно». Еще в раннем детстве принес он из тайги крохотную пихточку, посадил в палисаднике перед домом. «Погибнет, — предупредила мать. — Пихте нужна тень и сырость». Но вот вокруг дерева поднялась калина, смородина, и поливал он чуть ли не каждый вечер. Сейчас пихта вымахала выше дома. Заглядывает мягкими пушистыми ветками в окна с резными голубыми наличниками, источая тонкий аромат.
А сколько мороки было с опытным участком?! Лешка выращивал южные огурцы, китайские помидоры, цветную капусту. Позапрошлой весной ударили заморозки, и все погибло. На следующий год он уже караулил, когда придет холод. Вечером закрыл одеждой каждую лунку огурцов, обвязал газетами каждый кустик томатов. В ту ночь не спалось: вдруг мороз и на этот раз все погубит? А осень вознаградила щедрым урожаем. На школьной выставке он получил первую премию.
«О премии писать не стоит, подумают: расхвастался. А про выставку упомянуть можно. И про чучела…»
Когда ему исполнилось шестнадцать, получил он в подарок охотничье ружье. Все последнее время Лешка только и мечтал, когда у него будет свое ружье. И вот новенькое, тульское — в его руках.
Но с охотой получилось то же, что и с рыбалкой. Бывало, уйдет с мальчишками на Богородский пруд, те с утра до вечера с поплавков глаз не сводят, а он то необычный папоротник встретит, то какую-нибудь гусеницу подкараулит.
— Чудак! — смеялись друзья. — Ухи-то из гусеницы не сваришь…
Вот и на охоте. Кругом — озера. Уток немало — было бы терпение. Другие отстреливали по дюжине. А он подобьет одну — давай потрошить. Приносил трофеев меньше всех. Но зато что оставалось у них, кроме воспоминаний? А у него? Вон из-за угла зорко следит за каждым его движением нахохлившаяся сова. Под потолком «летит» кряковый селезень. С комода настороженно смотрит болотный лунь. Со стены «пикирует» крачка. А на столе среди учебников «прыгает» в черно-белом сарафанчике длиннохвостая сорока.
Письмо Лешка закончил так:
«Друзья считают мое увлечение зоологией несерьезным. Дескать, несовременно. Ядерная физика, кибернетика — это да! А что твои жучки-паучки? О них все давным-давно известно… Посоветуйте, как мне быть…»
Недели через три пришел ответ.
«Уважаемый А. Белкин!
Не зная вас, трудно дать какие-либо определенные советы. Хочется сказать одно, науке нужны не просто физики и химики, а физики и химики, преданные своему делу всем сердцем. Только в этом случае от ученого или специалиста будет польза.
Как ядерной физике, химии, кибернетике, так и зоологии нужны люди, преданные ей всем существом. А в том, что они нужны, не сомневайтесь. Пусть вас не смущает, что зоологии известны всякие «жучки-паучки». До Дарвина тоже было немало известно. Кто знает, возможно, и наших современников ждут в этой древней науке неожиданные открытия.
Сообщаем: в Иркутске находится сельскохозяйственный институт, при нем имеется зоологический факультет с охотоведческим отделением.
Желаем вам найти свое место в жизни!
Литсотрудник отдела писем…»
Подпись была неразборчивой. Лешка и не стал разбирать ее.
— Мама, собирай мои вещи! — крикнул он, вбегая с письмом на кухню. — Еду в Иркутск.
— Чего там забыл?
— Поступаю в сельскохозяйственный.
— Он и в Челябинске есть. И от дома недалеко, и профессия хорошая — инженер.
— Федот, да не тот! Здесь технарей готовят, а там — о-хо-то-ве-дов. Понимаешь, сейчас нужны не просто специалисты,
