– Сидеть, – рявкнула Анна, борясь с тошнотой. И все-таки не справилась, ее вывернуло зеленоватой слизью, и это было отвратительно. От стыда и обиды Анна расплакалась…
Расплакалась бы, но острая морда ткнулась под ребра, а знакомый голос сказал:
– Дрянь.
И это было не про Анну.
– Что ты творишь! – этот голос Анна тоже узнала. – Сейчас сожрет и будет прав…
– Нет. Он умный. Понимает. Надо встать. Давай…
Анна попыталась, но ноги не слушались, и проклятие ожило, расползаясь по телу. Теперь Анна ощущала его темным огромным червем, что норовил забраться по ее позвоночнику. А еще она знала, что скоро у червя получится.
И тогда ее, Анны, жизнь оборвется. Не сразу, нет.
– Вставайте, – этот голос заставил отвлечься. – Надо кого-нибудь за целителем послать…
– На хрен.
Острые плечи. Дети, которые пусть и рослые, но все равно дети.
– Надо. Или хотя бы за наставником. Давай ее отведем, и я сбегаю… вы идти можете? Осторожно. Шаг. И еще.
– Аргус, – Анна остановилась, чтобы сосредоточиться, потому что идти и думать было сложно, – Глеба помнишь? Найди. Скажи… как-нибудь, что… кажется, меня вновь пытались убить. Спасибо. – Это уже мальчишкам.
Арвис, который немного изменился с прошлого раза, но Анна понять не могла, в чем именно заключается перемена. И Богдан Калевой в драной рубашке. Вид у него будто с кошкой дрался. И кровью пахнет, правда, Анна не могла толком понять, от него или же от нее.
Идти пришлось до ворот. Целых три шага. Или даже четыре. Невыносимо далеко.
И от ворот до лавки. Надо будет поставить другую, прямо здесь, для вот таких, особых, случаев.
– Спасибо, – на лавку она упала.
А Арвис спросил:
– Пить?
– Да, пожалуйста… на кухне вода… и лимонад. И… что это было?
– Дрянь, – сказал Арвис.
– Скорее всего проклятие отсроченного действия. Или, что вернее, на крови. – Богдан присел рядышком. Двигался он осторожно, явно опасаясь потревожить левую руку. Уложив ее на колени, он пошевелил пальцами. – Я видел этого мальчишку. Он нес коробку, но ничего не произошло, а как только вы взяли ее в руки, проклятие ожило. С отсроченным действием сложно угадать вот так, а вот если сделать привязку на крови…
– У меня нет обыкновения поливать кровью конфеты.
Богдан кривовато улыбнулся. Арвис же подал стакан воды и устроился по другую сторону от Анны. Он погладил руку и сказал:
– Хорошая. Найду ублюдка. Глаза выдавлю.
– Он стал больше говорить, – заметил Калевой. – Но я не уверен, что этому следует радоваться.
Вода была вкусной.
Настолько вкусной, что, когда она закончилась, Анна едва не расплакалась от огорчения. Но стало легче.
– Спасибо вам.
– Анна… хорошая. – Арвис вцепился в ее рукав и прижался, уткнулся лицом в бок, вдохнул. – А его били.
– Кто?
– Да… не важно. – Богдан потер руку. – Это все на самом деле… просто так получилось.
– Илья сказал, что прирежет. Ночью. Он ложку спер. Сделает теперь… и так, – Арвис провел пальцем по горлу, и Анна вздрогнула, потому что сказано это было спокойно, будто речь шла не об убийстве, а о вещах обыкновенных.
– На самом деле все не так и плохо. Мы просто пытаемся выяснить, кто сильнее, вот и… он рубашку порвал. А наш наставник огорчится. И я подумал, что у вас есть нить с иголкой. Почистить я и сам могу, а вот зашить…
– Снимай.
И мальчишка без спора стянул рубашку. На тощем теле его виднелись свежие порезы.
– Не обращайте внимания, – он прикрыл один, пересекавший ребра. – Он не со злости.
– Злой, – возразил Арвис.
– Просто его злит, что я… что у меня отец граф…
– У него тоже.
– Прекрати.
– Я знаю. – Арвис ткнул пальцем в порез и велел: – Стой. Знаю. Имя не знаю. Картинку видел. Тогда, когда был… там… плохо. Тварь внутри. Она про всех знала. Я молчу. Они боятся. Мне скорей глотку перережут, чем тебе…
– Никому ничего не перережут, – сказала Анна, надеясь, что ее слова прозвучали в достаточной мере веско. – В конце концов, это совершенно недопустимо. Проблемы нельзя решать только насилием.
Мальчишки переглянулись.
Они явно думали, что Анна просто слишком наивна. Со взрослыми такое случается.
Глеб появился, когда Анна почти пришла в себя.
Он просто-напросто перемахнул через забор, разом проломив собственную защиту, прошелся по плющу и ковру из серебролистника, который только-только начал разрастаться. И вид у него был такой, что мальчишки замерли.
– Привет. – Анна вытерла рукавом губы. Наверняка от нее воняло.
И вид – грязная, растрепанная. Несчастная. Ей бы укрыться в доме, привести себя в порядок, а она почему-то плачет. Может, потому, что ее давно никто не обнимал? Не успокаивал?
– Все хорошо… – она повторяла это снова и снова, не веря самой себе.
– Все хорошо, – соглашался Глеб, но ему тоже не получалось верить.
А не верить нехорошо.
И когда Анна все же успокоилась – наверное, прошла целая вечность, – она отодвинулась и вздохнула:
– Извините.
– Я вызову целителя?
Она кивнула. И опять вздохнула.
И не без сожаления отодвинулась еще дальше, разом вдруг вспомнив и о правилах приличия, и о том, что вид у нее неподобающий, и…
– Я… мне надо… – она поднялась, не отказавшись от предложенной руки, – переодеться. Я… несколько… не совсем чтобы…
– Конечно.
А еще нужно рассказать ему про мальчишек, которые притаились, и про заточенную ложку. Про все, что еще может случиться, но не должно.
– Анна, – Глеб коснулся ее щеки. – Ты справишься сама? Или… я могу Елену прислать?
– Нет. – От мысли, что в ее, Анны, доме появится эта женщина, становилось дурно. – Я… сама. Справлюсь.
Он не понял.
Или счел этот отказ обыкновенным дамским капризом. Главное, что кивнул и добавил:
– Не выходи, хорошо?
Хорошо.
Она не выйдет и… конфеты остались на улице. А если кто-то поднимет коробку? Если…
– Все будет хорошо, – вновь пообещал Глеб.
Соврал.
* * *
…Коробка так и лежала.
– Она? – спросил Глеб, хотя других коробок поблизости не наблюдалось. И зверь заворчал, а мальчишки синхронно кивнули.
Откуда они взялись? Сбежали?
