на плечо и ставлю ногу в направлении вперед, но застываю, потому что не сразу понимаю, что вижу.
Мама расправляется во весь свой не больше моего роста и в ее руке волшебным образом вырастает размером с ладонь ручная открытка в виде красного сердца.
— Что это? — ее тон ледеет, как выброшенная в сорокаградусный мороз вода.
А у меня наоборот создается ощущение, словно кто-то одним выдохом раздул костер жаркого пламени внутри, прожигающий внутренности, потому что она держит открытку, которую мне подарил Кейн. Его самый первый подарок.
Наверное, я должна сейчас до конца догореть, захлебнуться в панике и ужасе, но чувство несправедливой обиды неожиданно берет верх.
— Зачем ты рылась в моей комнате, мама?
— Я спрашиваю, это от него? — Голос становится еще безжалостнее, он подавляет, и я сдаюсь:
— Да.
Мать разрывает пополам открытку, а будто сердце.
Я вскрикиваю, как от удара.
— Мама!
— К тебе Стэн заходил, — говорит обманчиво спокойно, с надрывом. — принес цветы, хотел пригласить тебя в кино. Он ждал тебя два часа, а я сказала, что ты задерживаешься у подруги.
— Ох… — застенчиво отвожу глаза. С ощущением взволнованного румянца, пробегающего щеками, начинаю поспешно оправдываться, наблюдая, как свет загорается теперь уже на кухне. — Мне жаль. Мы с Элайной не думали, что будем так долго возиться с домашним заданием. Но, мама, нам еще несколько таких задач, и с такими успехами мы скоро вообще не будем спать!
Мама останавливается за островком и упирается в него выпрямленными руками. Серые глаза даже не моргнули.
— Зачем ты мне врешь, Кимберли?
— Я не вру…
— Я звонила ее матери, они уже два дня как улетели на Аляску.
Мое сердце тревожно екает.
— Мама… Я все объясню…
Но она даже слушать не хочет.
— Ты была сним? — заводится с полуоборота, жестко вычитывая меня словно нерадивого ребенка. — Сколько это уже продолжается, Ким? Сколько ты скрываешь это от нас с отцом? Ты же мне говорила, что этого больше не повторится. Что он сделал с тобой? Вынудил? Угрожал? Соблазнил и обесчестил тебя?
— Мама! — сконфуженно восклицаю, чувствуя стыд и одновременно злость. Мне даже становится все равно, что я позволила себе повысить голос на родительницу. — Не говори так о нем! Кэйн ничего мне не сделал! Он уважает меня и пока даже пальцем не прикоснулся!
Ее лицо становится белым, как мел.
— Что значитпока? — в голосе матери дребезжит угроза, но я не чувствую страха. Именно поэтому, скинув подбородок, уверенно озвучиваю, глядя ей в глаза:
— Сегодня он сделал мне предложение, и я согласилась. Скоро я окончу школу, и как только мне исполнится восемнадцать, я выйду за него замуж, — тут я намеренно останавливаюсь, колеблясь, потому что знаю, что мое признание добьет ее. И все-таки произношу:
— Я люблю его, мама.
Губы матери белеют, словно ее точно схватил инфаркт. Ладонь жестко хлопает по столу, заставляя вздрогнуть.
— В комнату. Живо, — приказывает тоном, что на волоске от срыва. — Больше никаких посиделок с подружками. Ты под домашним арестом. Генри будет отвозить тебя и забирать из школы по расписанию. И чтобы я больше не слышала от тебя об этом нищеброде, — в полуразвороте высовывает из-под островка корзину, одним взмахом сметая разорванный подарок в мусор.
— Но мама!
— Завтра ты идешь со Стэном в кино. И это не обсуждается.
Глаза наливаются слезами и силуэт мамы размывается передо мной. Я всхлипываю от незаслуженной боли.
— Зачем ты так, мама? Чем лучше Стэн? Тем, что у него есть деньги? Мажорный сын богатых адвокатов, который тратит их куда попало?? Да он даже не заработал их сам и не понятия не имеет, как это делать!
Лицо матери даже не вздрагивает.
— Не испытывай мое терпение, Кимберли. Иди в свою комнату и ложись спать, пока я не позвала отца.
Отца… Конечно, отца. Я закусываю губу, бросая на нее взгляд, полный разочарования, обиды и непонимания. Как мы дошли до этого, мама? Ведь когда-то у нас все было совсем по-другому…
— Не в деньгах счастья, мама, — мой голос гаснет и в нем больше нет искры. — Жаль, что ты этого не понимаешь.
Я разворачиваюсь и быстро дубаю ногами по лестнице коричневого дуба на второй этаж, игнорируя падающие со щек бессильные слезы.
3
Захлопываю за собой дверь комнаты и подхватываю белого зайца, валяющегося на пышном персиковом коврике. Пушистый зверек ласкает кожу пальцев, сейчас это единственная вещь, способная меня хоть на каплю успокоить. Его подарил мне Кейн, но мама думает, что Элайна.
Впиваюсь пальцами в зайца и с досадой смотрю на в перекос выдвинутые ящики белой элегантной тумбочки, стоящей рядом с кроватью. Мама не упустила ни одной. Все вещи вывалены, тетради разбросаны по кровати, и мой тайник, в котором я хранила подарки Кейна, конечно же, пуст.
Я начинаю яростно рыскать за телефоном и, достав со дна сумки, швыряю ее на пол. Плюхаюсь бедрами на кровать, обтираю мокрые щеки и пишу Кейну.
Нас разоблачили.
Что? Как?
Мама обнаружила твои подарки в моей комнате.
Кейн молчит, и я начинаю паниковать. На глазах снова появляется тонкая ширма слез, и я не сразу замечаю, что он присылает ответ.
Я смотрю на его заботливое"Ты в порядке?" и чуть не вою вслух от волчьего отчаяния. Провожу ладонью по щеке и подвергаюсь эмоциям, отчаянно тыкая по кнопкам.
Я хочу к тебе, Кейн.
Не сдерживаюсь и отправляю, потому что это единственное, чего я хочу сейчас, так сильно, что возводит под ребрами. Притаив дыхание, я слежу за движением карандашика и немного успокаиваюсь, потому что он сразу же начинает печатать.
Завтра у меня перерыв на строительстве, ребята после обеда уедут ненадолго. Сможешь вырваться на полчаса?
Если бы!
Не выйдет. Мама поставила меня под домашний арест. Школа-дом, дом-школа.
Прочитано. Не отвечает.
А что тут еще сказать….
Кейн?
Да?
Скажи мне, что любишь меня.
Под округлой аватаркой с нашей общей фотографией всплывает карандашик с пометкой «пишет…». Исчезает на два мгновения, возвращая надпись «онлайн» и снова двигается. Так происходит несколько раз. Я извожу зубами все губы в ожидании.
Наконец на телефон приходит ответ.
Я люблю тебя, Ким, и тебе не надо просить меня говорить об этом, потому что я готов повторять тебе еще тысячи раз. Потерпи еще немного, скоро все изменится, обещаютебе.
Все будет хорошо, Кимберли.
Я представляю этот невообразимо мелодичный голос, говорящий мне эти слова, и успокаиваюсь. Улыбаюсь и даже уже ничуть не сержусь на мать. Он сказал потерпеть… Значит, я потерплю. Я
