Желание вернуться обратно в кровать было большим, пусть он хорошо знал, что больше уже не заснёт, сколько бы ни пытался. Пару раз приходил к помощи снотворного, и даже была мысль закидаться им и умереть без боли и мучений.
– Я тебе просто хочу помочь, – в голосе Максима прослеживалась нотка сожаления. – Это не всегда трудно пережить одному.
– Нет – и точка. Ты меня слышишь. Не учи меня, что делать. Я похоронил четыре года назад свою мать, так что я не ребёнок, которому надо объяснять, понимаешь? Мне ни хрена не нужна твоя помощь никаким образом. Мне хорошо одному.
Андрея начинала злить чрезмерная настойчивость Максима. Андрею хотелось послать его ко всем чертям и один раз врезать по лицу, сломав нос, как той дуре медсестре.
– Это неправильно, – произнёс Максим, словно не слышал его. – Тебе надо с кем-то общаться, а у тебя только дом и работа. Я узнал у Марка: ты на работе сидишь, уткнувшись в компьютер.
– Я не пойму, что ты хочешь сказать, что я должен начать общаться с людьми? Мне и так хорошо, понимаешь? И пошёл на все четыре стороны!
С этими словами Андрей закрыл дверь, а Максим не стал сопротивляться, поняв, что ничего не добьётся.
– Пошёл в задницу!
После этого короткого и банального разговора у Андрея разболелась голова. Он ненавидел глотать таблетки, но иногда приходилось, как в этот раз, потому что он знал: если не примет вовремя, то боль будет если не адской, то близко к этому.
Вытащив пачку анальгина, Андрей выдавил из пластинки две таблетки сразу, чтобы была уверенность, что боль пройдёт.
Зайдя на кухню, он почувствовал холодок, пробежавшийся по телу, покрывая гусиной кожей. Налив стакан воды, он залпом осушил стакан, проглотив две таблетки одновременно.
В голове возник сразу вопрос. А стоило всё это хоть чего-то? Его жизнь отправится в темноту, откуда никогда не вернётся больше. Может, это и есть единственный выход в его ситуации? Потому что Андрей сам понимал: так долго не может продолжаться никаким образом. Его жизнь превратилась на пародию самой жизни, как бы это иронично и не было. Каждый раз, когда он глотал таблетки то от боли в голове, то от диареи, боли в сердце, этот вонючий корвалол, возникал вопрос: может, нажраться этим таблетками и лечь на кровать? Отправиться туда, где ничего такого не будет, и если рай есть, то увидеть жену?
– Мерзость, – произнёс он вслух, поставив стакан на стол. – Всё мерзость, – снова повторил он, понимая, что всё катится в тартарары.
Покончить со своими проблемами, физическими болями и бумажками. А потом не надо будет думать, где взять ту или иную сумму, чтобы оплатить коммуналку. И не придётся глотать таблетки от боли. Все проблемы кончатся разом, а там уже не его проблемы, что в квартире будет вонять гнилью.
– Мерзость, – снова повторил он, почесав щёку, покрывшуюся щетиной.
Андрей сел за стол, смотря на стену, где ничего такого удивительного не было, где была обыденность и просто убийственно скучно.
– Скучаю по тебе, любимая, очень сильно, – произнёс он тихо, словно боясь, что кто-то может услышать. – Сильно. Почему, почему?! – его охватила резкая злость, и в порыве гнева Андрей опрокинул стол вверх ногами. Грохот на фоне тишины получился довольно громким. – Почему! Почему! Чтоб ты сдох, кусок дерьма, чтоб тебя сожрали черви, кусок ты.
Андрей упал на колени и разрыдался. Его плечи нервно вздрагивали, и казалось, что сейчас потеряет сознание, где сможет ещё немного поспать, не думая ни о чём.
– Почему? – произнёс он, через слёзы сжимая кулаки. Желание разбить этому уроду лицо было большим, но теперь это неважно.
Просто не выдержало сердце.
Спустя несколько дней после этого момента, после того как рабочий день остался позади и можно было спокойно полежать в своей кровати. Почувствовать эту мягкость, вспомнить, как они занимались на ней любовью вечерами, где было обоим хорошо, где было всё, в принципе, отлично, где не было ни одной мысли о раке лёгких.
Но как же он ненавидел её привычку после секса всегда курить. Он терпеть не мог, когда от неё несло сигаретами. Он удивлялся, как мог жениться на такой девушке. Только если по глупости, а теперь ему приходилось страдать из-за неё.
Потому что у неё мозгов не было. Выкуривать больше пачки в день, а то и две, и она не могла подумать, что надо уже бросать эту дрянь, но нет, она была самая умная, умнее его самого, а такая тема не один раз поднималась. Это самая обсуждаемая тема была у них, пока рак не подъехал незаметно и не сказал: детка, вот и я!
Андрей страдал из-за неё, пусть она даже сама не знает. Как можно так жить с большой болью внутри, понимая, что человека ты больше никогда не сможешь увидеть, что на этом всё, точка.
Он смотрел на потолок и думал, пока не услышал слабый голос. Он вздрогнул. Оглядывая комнату с ошарашенными глазами в поисках того, кто мог это произнести. Но, как всегда, никого не было, кроме него и одиночества.
– Показалось.
Но голос снова раздался на этот раз, когда Андрей собирался ложиться спать. Голос, который не был похожим ни на что когда-то услышанное им. Он сжался в кровати, как маленький ребёнок от страха в надежде, что это может каким-то боком спасти. Он не мог пошевелиться. Не мог произнести что-то либо, страх пробирался до самых костей.
Страх въедался в мозг. Кроме страха, там ничего не было. В комнате горел свет. Но это не спасало его от того, что в этой комнате не может быть угрозы извне. Стены стали казаться чужими и пугающими, словно за этими стенами стояло нечто большее.
Бежать уже было некуда, это тупик, а потом что? Кто-то выйдет очень страшный и решит его прикончить? Убить, разорвать на маленькие части, чтобы потом никто не мог узнать Андрея по этим клочкам кожи, волос и органов.
В тот вечер старого голоса в голове больше не было, и Андрей не понимал, как провалился в сон. Кошмара на этот раз не было, и его мёртвая жена за ним не бежала, чтобы удушить своими тонкими руками.
Пару последних дней всё было нормально, если можно так сказать для Андрея, у которого появилась бессонница наряду со всем этим. Но для самого себя отмечал один неплохой плюс, кошмаров он больше не видел, но заснуть порой не мог до четырёх часов утра. Когда будильник звенел, вставал с огромной тяжестью во всём теле, а глаза так и закрывались.
Старая жизнь кончалась. У Андрея не осталось родственников. А со стороны жены они все на него наплевали. Они ещё те были люди добрые, которым надо гореть в самом центре ада.
«Жизнь шла своим чередом», – иногда говорил себе Андрей, приходя на могилу жены. Ему становилось некомфортно от той мысли, что она лежит там, в земле, в этом деревянном гробу, а он здесь, на земле, среди живых, где раньше он мог обнять или поцеловать её. Но всё уже в прошлом, и мёртвый лежит там, а не здесь, среди живых. От одной мысли, что человека больше нет, что он больше ничего не скажет становиться не по себе.
