разлапистых кустов, было стойкое ощущение, что меня водит кругами.
Я, конечно, могла пойти знакомой нахоженной тропой, но боялась, что в этом случае меня быстро найдут. Узкая серая дорожка, которой мы раз в месяц добирались в Вигор, чтобы пополнить запасы продуктов и купить необходимые в хозяйстве вещи, заманчиво петляла, огибая самые пышные кусты. Но я была неумолима и твердо шагала в противоположном направлении. Именно благодаря выездам в соседний городок мне и удалось тщательно изучить дорогу и придумать, куда двигаться в первую очередь. И понять, что в Вигор мне пока лучше не соваться.
Голоса монахинь отдалялись, до меня доносились лишь особо громкие окрики, и я понимала, что сестры хоть и вышли за врата обители, но продвинуться глубже в чащу не решаются.
– Глупышки, – хихикнула про себя. До сих пор верят в старые легенды и сказки о лесном народе, А ведь его представителей не видели уже более тысячи лет.
Тем не менее сказания о фей-ир до сих пор повергали в дрожь моих сестриц по призванию. Рассказанные хриплым шепотом – нередко именно моим – легенды, о том как фей-ир заманивают доверчивых путников в свои сказочные чертоги и вынимают душу, надолго лишали сна впечатлительных послушниц. Половину рассказов, к слову, я выдумывала сама и не стеснялась представлять на оценку публики.
Нет, я отнюдь не была так жестока, чтобы находить удовольствие в запугивании до смерти своих подруг. Мне просто нужно было, чтоб они поменьше ходили в лес. Их суеверный страх обеспечивал мое безопасное бегство. Гарантировал, что никто не сунется за мной в самую чащу. И не поверит, что я сама туда отправилась. Монахини без сомнения примутся искать вдоль тракта, возможно, кого-то пошлют в Вигор. А я тем временем пережду несколько дней в своем убежище, а, когда поиски прекратятся, наведаюсь в городок.
Я бы с большим удовольствием отправились в Тито. Он находится чуть дальше и на западе, но дорогу к нему я знала лишь по карте и, честно говоря, боялась заблудиться. Лучше уж знакомый Вигор.
Деревья понемногу редели, сквозь просвет уже проглядывались края небольшого оврага и широкий ствол огромного дуба. Месяц светил, словно второе солнце, и его холодного бледного света хватало, чтобы рассмотреть знакомые места. Спустя несколько минут, я, как и рассчитывала, выбралась к отвесному краю оврага. Осторожно, цепляясь за разлапистый куст орешника, спустилась на несколько шагов и пролезла под корни дерева. Не многие бы догадались, что узловатые отростки надежно скрывают уютное убежище внутри полого ствола гигантского дуба.
Это замечательное место я нашла еще года два назад и понемногу обустраивала, как перевалочный пункт в своих скитаниях. Тут у меня была припрятана запасная одежда, чуть-чуть провизии и, самое главное – краска для волос. Мои каштановые кудри нужно было срочно осветлить. Все будут искать беглую темноволосую монахиню в одежде послушницы, но никак не блондинистую селянку в простецком льняном платье сизо-голубого цвета.
Стыд до сих пор терзал, когда вспоминала, каким образом мне достался этот наряд. И я уже десять раз попросила прощения у Великого Демиурга, стирая колени об твердый пол часовни. Да и монета, оставленная в тазу для белья, должна была компенсировать стоимость наряда той милой девушке, которая так неосмотрительно оставила его на подворье и на несколько минут скрылась в доме.
Я снова возвела глаза к небу и прочитала легкую молитву, прося прощения за все прегрешения, которые совершила и собиралась совершить. И, тихонько вздохнув, приступила к делу.
Смешав в небольшой ступке корень сировника, жгучую воду и еще несколько ингредиентов, принялась наносить получившуюся кашицу на волосы. Таким способом пользовалась моя гувернантка, мадам Дюваль. Отчего-то этой особе казалось, что светлые волосы признак аристократизма. Глупость полнейшая, но ее странная убежденность оказалась для меня весьма полезной.
Справившись со всеми делами и перекусив черствым хлебом и сыром, я, свернувшись клубочком и накрывшись плащом, наконец, могла позволить себе немного отдохнуть. Краску нужно держать долго, как раз к утру все должно быть готово.
Глава 2
Разбудило меня ощущения жжения. Кожа головы пылала, будто ее всю ночь стегали крапивой. Спросонья трудно было понять, откуда такой дискомфорт. В первые секунды и вовсе казалось, что я в своей келье и позорно проспала утреннюю мессу. Лишь едва заметный, притаившийся пугливой мышкой в укромном уголке сердца восторг тлел раскаленным угольком. Воспоминания постепенно всплывали в голове обрывочными картинками и возвращали в реальность. И радость уже более смелой волной затопила сознание. Мне удалось! Я таки сбежала. Сбежала, спряталась и перекрасила волосы.
Испуганный возглас сорвался с губ. Мои бедные волосы!
На четвереньках выбралась из укрытия и аккуратно шаг за шагом, цепляясь за поросший кустами склон, спустилась на самое дно оврага. Прямо к весело журчащему ручью.
Утренняя прохлада моментально забралась под шерстяное платье, проскользнула за ворот, заставив поежиться. Передернула плечами и начала осторожно разматывать тряпку. Смотреть, что под ней, было, откровенно говоря, страшно.
– Ох, великие демиурги, хоть бы лысой не оказаться! − мысленно возвела к небу краткую, преисполненную отчаянья просьбу, искренне надеясь, что она вполне может служить чистосердечной молитвой. Кажется, я краску основательно передержала. Рассчитывала проснуться до рассвета, а сейчас не менее десяти часов утра.
То ли светлые, то ли темные демиурги таки помогли. Волосы оказались на месте, но их стянуло на затылке и намертво склеило. Жидкая кашица красителя к утру превратилась в крепкий и твердый цемент. Выбившиеся из общей кучи, пряди повисли жалкими сосульками, облепили плечи.
Глубоко вздохнув, встала на колени и, набрав в легкие побольше воздуха, погрузила голову в воду. Зубы свело от холода, заломило затылок и переносицу. Зато в мыслях окончательно прояснилось, а чувство жжения ощутимо притупилось. Осторожно нащупала ладошкой наиболее пострадавшее место и принялась усилено скрести. Пальцы сразу окоченели и через минуту вообще отказались сгибаться, став похожими на усохшие лапки какого-то животного. Хотелось заплакать от боли и отказаться от этой невыполнимой затеи, но я понимала, что сделаю только хуже. Либо терпеть боль и промывать волосы, пока весь краситель не сойдет, либо остричь их под корень.
Раз на разом скребя кожу, я чувствовала, что кожа на руках лопалась от ледяной воды, превращаясь в сморщенную отвратительную тряпку, но продолжала тереть пока не начала болеть голова. Тут уж не выдержала, вытащила шевелюру из ручья и села на пятки, сжимая в кулаке пучок мокрых волос. Очень хотелось верить, что я сделала достаточно для того, чтоб удалить всю
