дешёвую и самоубийственную игру, где в его божественных руках была только одна влиятельная фигура, был только Саркис, его самое сильное и единственное оружие. То была глупость, но ничего повернуть вспять Создатель уже не мог. Оставалось идти до конца, только до победы.
Доска, как и сама белая, невесомая фигура Бога, плавала посреди яркой цветастой бесконечности. Напротив был его враг, Сын, его потомок, сейчас смотрящий на Отца как на самого главного противника в этом мире.
Сын был златовлас, Бог же светился благостным белым светом, его синие волосы развевались на здешнем ветру, а суровое лицо выглядело изнурённым, изнеможённым, уставшим, но далеко не отчаявшимся. Сын же противно улыбался, обнажая идеально ровные зубы. Уверенный в себе, посмеивающийся, он смотрел на Отца так, будто победа его была давно предрешена, словно он задолго до конца видел финал партии. Финал, залитый кровью, наполненный болью и смертями невинных.
— Не думай что ты выиграл, — басил Бог, такой огромный и величавый, несомненно заслуживающий уважения и почитания. — Не за количеством игроков будет победа, а за их качеством.
Златовласый юнец лишь безумно смеялся, кладя ладонь свою на идеальный белый лоб:
— Победа не за качеством, пап, а за стратегией, ты то должен это знать, старина. Твоя фигурка никогда не сможет переиграть мой План, как бы она ни старалась, — продолжал смеяться юнец, чуть погодя, спросив. — А знаешь почему, Отец? Знаешь почему Саркис не тот человек, что победит меня? Знаешь, почему твоя ставка так неоправданна?
Бог прищурил свои светящиеся глаза. Небольшая, но пышная борода развевалась в воздухе, волосы и просторная одежда отражали блеск сотен и сотен звёзд, что сейчас проносились по обе стороны от игроков, решавших судьбу целого мироздания.
Бог всё думал, размышлял, приходя к неутешительному выводу: он создал идеального человека, что поставил его в тупик в считанные мгновения одним своим вопросом:
— И почему же? Ответь мне, Демиург. Ответь!
Самодовольный, златовласый юноша снова рассмеялся, небрежно делая ход своим тонким, белым пальчиком, аккуратным и аристократичным как и его одеяния. Одеяния Бога Нового мира!
— Пап, ты сделал ставку на грубую силу. Твои методы устарели, как и созданные тобою правила. Такие дикие и безнадёжно глупые правила, не способные исправлять людей, наставлять на путь истинный. Ты проиграл ещё тогда, когда отказался признавать силу нового поколения. Когда…
— Заткнись, сопляк! — тяжёлый, белый кулак бухнулся о край доски и расколол её, разломал, заставив Демиурга заулыбаться ещё сильнее, ещё шире, ещё пакостнее. Молнии, волнами расходящиеся от грубого божественного кулака, чиркнули одну из выбывших фигур, возможно Акбека, возможно Дамира, заставив её ярко вспыхнуть, как свечку в тёмной ночи. — Моя ошибка лишь в том, что я согласился играть с таким как ты. С обычным мятежником…
— Не ври мне. Никто не бросал тебе ранее вызов, — зашептал Демиург, видя эмоции в глазах Бога. Гнев, ненависть, смятение. — Тебе стоит признать, что мои амбиции и сила приближают меня к новому Создателю, к родителю нового, светлого мира. Тебе придётся это признать, сейчас или потом, это уже не столь важно. Я — как ты. А ты — как я.
— Заткнись, щенок! Не преувеличивай собственную силу и могущество. Вся твоя жизнь — это нелепое стечение обстоятельств. Это случайность, это нелепая ошибка…
— Говори так, пока я становлюсь на вершину олимпа, старик. Ты же знаешь кто куёт чужие судьбы, — хохотал Демиург, пока белый, жилистый кулак всё сильнее и сильнее давил на шахматную доску, уже покрывшуюся ветвистыми, как молния, трещинами. — Ты творишь судьбы, создаёшь ситуации. И только над моей судьбой ты оказался неподвластен. Сам ответишь почему или мне сказать? — юнец ликовал.
— Ребёнок, не смей обращаться ко мне как к другу, — оба кулака разрядились друг о друга и рухнули вниз, снова задев игровую доску да исказив пространство, запутывая цвета, создавая цветастые мельтешения, круша ударной волной целые мириады неистово кружащихся вокруг них звёзд, заставляя их разлетаться на части под ужасный, закладывающий уши грохот.
— Молчи, Демиург, молчи. Не смей додумывать и лгать, ты возомнил о себе слишком много! Тебе кажется что твой мятеж приведёт мир к лучшему будущему, ты с самого начала хотел могущества, силы, ты мечтал о том, чтоб люди преклонялись перед тобой. Ты никогда не хотел жить как все люди в Нижнем мире, ты никогда не мечтал об обычной мирской жизни. Ты, тот самый чёрный шипящий змей, который лгал своим последователям, искушал их, предавал. Ты с самого начала возжелал всего и сразу. Ты захотел уважения, известности, богатства, ты захотел того, о чём никто и подумать не мог, — гневно продолжал Бог, уже пожалев о том, что позволил эксперименту «сверхчеловек» воплотиться в этом и без того тяжёлом мире. Создатель не должен был создавать соперников, он должен был создавать и воспитывать людей, настоящих хороших людей, дарить жизнь, мир, добро и процветание. Жалко, что он понял это лишь в конце этой длинной игры. — Демиург, если б твои действия сулили миру добро… Пойми, малыш, ты шагнул на путь зла. Ты стольких погубил ради своих идей, воплощения которых я никогда не допущу. Ты поставил на кон всех тех, ради кого трудился, которых полюбил ещё очень давно, ещё в эдемском саду, ты пожертвовал теми, кто поверил тебе и был готов поддерживать до самого конца. Знаешь кого ты предал?
Демиург, казалось, гнилостно смеялся, хоть его уста и были прочно закрыты. Бога он слушать не собирался, он был не ровня таланту златовласого короля новой эры. Эры законов и правил нового мира.
— Ты предал простого человека, Демиург. И именно это я тебе и не прощу. Ты творил только зло, когда мог преображать и менять мир даже в согласии со мной, — пробасил Бог и некая тяжесть, давно ему мешавшая, будто бы пропала, заставив лёгкие вольно вдохнуть здешний иномировой воздух.
Демиург усмехнулся, а в его глазах было только безумство да пламенный яркий огонь, загоревшийся от собственных чудовищных идей:
— Зла и добра не существует, их придумали люди как и все остальные рамки, мешающие вознестись над тобой и создать собственный мир. Ты — причина отсутствия развития мира. Ты — его отсталость. Отец, ты не представляешь сколь много ты мог поменять не ссорившись со мной и обладая моим умом, молодостью, моей ясностью ума…
— Не называй меня отцом. Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Я разочарован в тебе. Ты же был самым лучшим, красивым, умным… Что же заставило тебя пойти на этот путь, что заставило посчитать Эдем — тюрьмой? Неужто я
