Часть первая. Лондон: прелюдия
Глава первая. Схватка с духами
Все началось в те дни, когда Марго вдруг стала прибавлять в весе. К ее ужасу, за короткое время она сделалась почти круглой. Мама вызвала нашего доктора Андручелли, чтобы он взглянул, в чем тут дело. Он произнес целую серию горестных «по, по, по», когда увидел ожиревшую Марго, и назначил ей множество пилюль и микстур и разные диеты, но все оказалось безрезультатно.
– Он говорит, – сообщила Марго однажды со слезами за завтраком, – что, он думает, это миндалевидная железка.
– Миндалевидная? – спросила мама с тревогой. – Что это значит миндалевидная железка?
– Не знаю, – всхлипнула Маргарет.
– Надо ли нам, – спросил Ларри, – обсуждать ваши болезни во время еды?
– Ларри, дорогой, Андручелли говорит, что это миндалевидная железка, – сказала мама.
– Ерунда, – беззаботно ответил Ларри, – это попросту щенячий жир.
– Щенячий жир! – пропищала Марго. – Да знаешь ли ты, какой у меня вес?
– Тебе надо побольше двигаться, – сказал Лесли. – Почему бы тебе не заняться парусным спортом?
– Не думаю, что удастся найти лодку подходящих размеров, – заметил Ларри.
– Скоты! – сказала Марго, разражаясь слезами. – Вы бы так не говорили, если б знали, как я себя чувствую.
– Ларри, милый, – сказала мама умиротворяюще, – не очень любезно говорить подобные вещи.
– Я бы и не говорил, если бы она не блуждала кругом, словно арбуз, покрытый пятнами, – заявил Ларри с раздражением. – Можно подумать, что это по моей вине вы все тут без конца топчетесь на одном месте.
– Что-то надо предпринять, – сказала мама. – Завтра я снова повидаюсь с Андручелли.
Но Андручелли повторил, что, по его мнению, это миндалевидная железа, и он думает, что Марго нужно ехать в Лондон для лечения. И вот после потока телеграмм и писем Марго была отправлена в Лондон на попечение двух единственно стоящих родственников, с которыми мы все еще поддерживали отношения, – маминой племянницы Пруденс и ее матери, тетушки Фэн.
После коротенького письма, где сообщалось, что она благополучно доехала и вместе с кузиной Пру и тетушкой Фэн поселилась в отеле вблизи Ноттинг-Хилл Гейт и что она познакомилась с хорошим доктором, от Марго довольно долгое время не было никаких известий.
– Хорошо бы получить от нее письмо, – сказала мама.
– Не беспокойся, мама, – сказал Ларри, – о чем ей писать, разве что о ее теперешнем объеме?
– Да нет, я хочу знать, что там происходит, – сказала мама, – как-никак она в Лондоне.
– Какое отношение имеет к этому Лондон? – спросил Ларри.
– В таком большом городе, как Лондон, все может случиться, – мрачно сказала мама. – Сколько приходится слышать всяких историй о девушках в больших городах.
– Право же, мама, ты напрасно беспокоишься, – с раздражением сказал Ларри. – Скажи, ради Бога, что, по-твоему, с ней может случиться? Ты думаешь, ее завлекут в какой-нибудь притон? Да ноги ее там никогда не будет!
– Это не шуточное дело, Ларри, – сурово сказала мама.
– Но ты совсем напрасно поддаешься панике, – ответил Ларри. – Сама подумай, какой уважающий себя мужчина дважды посмотрит на Марго? А кроме того, где взять такого здоровяка, который решился бы ее похитить?
– И все равно я беспокоюсь, – сказала мама с вызовом, – и намерена послать телеграмму по этому поводу.
Она и в самом деле послала телеграмму на имя своей племянницы Пруденс, и та ответила наконец, что Марго связалась с людьми, которых она не одобряет, и что неплохо было бы маме приехать, чтобы поговорить с Марго как следует. Что тут началось! Обезумевшая мама послала Спиро, нашего добровольного и безотказного советчика, философа и друга, купить билеты и принялась поспешно упаковываться. Затем она вдруг вспомнила обо мне. Чувствуя, что это может принести больше вреда, чем пользы, если оставить меня под присмотром двух старших братьев, она решила взять меня с собой. Спиро еще раз послали за билетами и теперь уже дополнительно упаковали мои вещи. Я смотрел на все приготовления как на дар небес – дело в том, что мне только что дали нового учителя, мистера Ричарда Кралевского, который стремился – с твердой решимостью и несмотря на мое сопротивление – обучать меня не правильным французским глаголам, и эта поездка в Англию, думал я, принесет мне желанную передышку.
Путешествие на поезде прошло без особых происшествий, если не считать постоянного маминого страха быть арестованными фашистскими карабинерами. Этот страх тысячекратно возрос, когда в Милане я нарисовал на запыленном стекле вагона карикатуру на Муссолини. Мама минут десять стирала ее носовым платком с самоотверженностью опытной прачки, пока наконец не решила, что от рисунка не осталось и следа.
