нас ненавидят, ненавидят они нас не «за то, что мы им сделали что-то плохое», а просто так, в может быть и за то, что мы сделали им что-то хорошее, или просто за то, что мы хорошие. Мы не должны извиняться за своё существование, не должны выпрашивать извинений за действительные и мнимые вины, мы должны быть собой, делать то, что должны делать, помнить зло, воздавать за него, а главное – не позволять творить с собой зло в дальнейшем.
«Память – это всегда память о зле, совершенном над нами, память о нашем поражении, о потерях и утратах. Иначе она не нужна и бессмысленна. Благо, которое есть, присутствует. Его не вспоминают, им обладают. Если его нет, оно было утрачено, и память – это память о том, что было утрачено и как оно было утрачено. Но Благо – это не событие. Память о самом Благе почти невозможна. Оно или есть, или нет. Нас соединяет с ним только память о его утрате, и отказ от этой памяти есть отказ от нашей единственной связи с ним, связи, которая – одна! – поддерживает в нас дух. Эта связь слаба, а желание забыть почти всесильно, на это есть тысячи причин, – ну хотя бы потому, что воспоминания о гибели Блага невыносимы. Но если их не останется, не останется даже тени надежды. Забвение Зла – это смерть сущности. Тот, кто забыл о причиненном ему зле, тем самым согласился с ним, одобрил и принял Зло, то есть сам его совершил и стал его частью.
Добро нужно помнить и чтить, как велят нам чувства чести и благодарность. Зло нужно помнить вечно, всегда, даже если все наши чувства и порывы противятся этому. Ибо только память о совершенном Зле может остановить его бесконечное повторение. Не нужно помнить о добре, чтобы творить добро. Но необходимо помнить о Зле, чтобы противостоять ему. На этом простом соображении основаны онтология, гносеология и этика традиции».
Этот принцип превенции зла, предотвращения зла, и зла вообще, и зла конкретно-исторического, направленного на нас, русских, является центральным в крыловской философии. Именно ему посвящена, прежде всего, его главная и пророческая книга – «Поведение», которая, со временем, я уверен, будет признана одним из величайших вкладов в историю философской мысли как удивительная по яркости работа в области формальной этики и социальной философии.
К сожалению, философом в современной России считается почти исключительно специалист по истории философии, работающий либо в вузе, либо в научно-исследовательском институте (НИИ). Хотя на деле специалист по истории философии является философом редко, потому, что его задача анализ идей, а не их производство. И способность производить философские идеи тут скорее мешает, так как вместо Г. Гегеля или Л. Шестова ты начнешь излагать себя.
«Историком философии» Константин Крылов не был, хотя у него есть блистательные работы в этой области: об Александре Зиновьеве, неоконченная – об Иване Ильине. Но в целом академическая история философии не была его преимущественной сферой занятий. В вузы его изредка звали, но настолько ненастойчиво, что нужно было очень хотеть стать рядовым, без кандидатской степени, преподавателем вуза, чтобы на эти призывы откликнуться. Несколько раз ему пытались организовать диссертацию, но опять же это требовало таких сверхусилий при неочевидности цели, что упрекать его, что он не бегал за этим призраком, как щенок, – глупо.
Итак, Крылов не был ни историком философии, ни работником философских учреждений. Следует ли из этого, что он не был философом? Нет, не следует.
Вопрос этот может быть разрешен в двух отношениях. Отношение первое – совершенно очевидное. Был ли философом Сократ? Был ли философом Ницше? Был ли философом Розанов? Был ли философом Ортега-и-Гассет? Если вы говорите «да», но, при этом, отказываете в звании философа Крылову, то глаза ваши бесстыжие. Если вы признаете хотя бы одного из вышеназванных крупным философом, но отрицаете такой масштаб за Крыловым, то это говорит о вашей нечуткости к тому, что есть философия. То есть если говорить о неклассическом типе философствования, то разговор вообще лишен смысла. Крылов очевидно крупнейший русский неклассический неакадемический русский философ конца ХХ начала XXI века.
Однако Крылов является одной из крупнейших фигур и в классической русской философии, поскольку сделал вещь, которую делали в мировой философии считанные единицы, а в России не делал никто – создал систему формальной этики. Это вещь, сопоставимая по уровню только с «Критикой практического разума» И. Канта и «Теорией справедливости» Д. Ролза. Я уверен, что со временем принципы системы Крылова так же лягут в основание социальной практики в России, как и принципы системы Ролза лежат в основании социальной практики Запада. Несомненно, что они будут изучаться не только в университетах, но и в школах на уроках обществознания.
Формальная этика – крайне непопулярна, поскольку всем людям, включая философам, чтобы почувствовать себя хорошими людьми, хочется в этике разобраться с ценностями. Однако после Канта отрицать важность формальных этических норм и логических конструкций не приходится. Тем более это не приходится делать после Д. Ролза, чья «теория справедливости», основанная на ряде формалистических допущений (если не сказать, в некоторых случаях, жульничеств) при этом лежит в основе социальной и гуманитарной политики большинства современных стран Запада. То есть формальная этика может иметь колоссальное ценностное и политическое влияние.
Константин Анатольевич Крылов был единственным известным мне русским философом, который построил строгую абсолютно формальную и логически неопровержимую систему этики, которой возможные варианты морального или аморального поведения человека фактически исчерпываются. Сделано это в небольшой и лаконичной, как всё великое, работе «Поведение» [1].
Содержание этой книги довольно просто – оно состоит в утверждении, что отношения человека и общества описываются четырьмя формальными логическими уравнениями, выражающими соотношение того, что должен делать или не делать человек, реагируя на то, что делают или не делают по отношению к нему другие люди. Этими четырьмя уравнениями описываются четыре этические системы (ЭС), каждая из которых может быть сведена к простому «золотому правилу», не требующему математических формул.
Первая этическая система. Я должен вести себя по отношению к другим так, как они ведут себя по отношению ко мне.
Вторая этическая система. Я не должен вести себя по отношению к другим так, как они не ведут себя по отношению ко мне.
Третья этическая система. Другие должны вести себя по отношению ко мне так, как я веду себя по отношению к другим.
Четвёртая этическая система. Другие не должны вести себя по отношению ко мне так, как я не
