обнаружению истины посредством отстаивания своей точки зрения. Столкновение этих точек зрения, обосновывающих интересы обвинения и защиты, облегчает суду установление истины. Сказанным определяется не только необходимость участия сторон в процессе, но и служебная, часто вспомогательная, их роль в деле отправления правосудия.
Указанная вспомогательная роль в деле отправления уголовного правосудия достигается защитой выполнением ею своего прямого назначения, а именно отстаиванием перед судом интересов подсудимого. Назначение уголовной защиты в точности определено Уставом уголовного судопроизводства: защитник подсудимого в своей речи объясняет все те обстоятельства и доводы, которыми опровергается или ослабляется возведенное против подсудимого обвинение. Вместе с тем, принимая присягу, лица, вступающие в число присяжных поверенных, обязуются «охранять интересы своих доверителей или лиц, дела которых будут на них возложены». Отстаивание интересов подсудимого на уголовном суде является при этом настолько безусловной обязанностью защитника, что, как это признается процессуальной наукой и кассационной практикой, ему не может быть поставлено в вину принятие на себя защиты такого лица, в невиновности которого он не убежден. При этом если защитник может не принять на себя защиту по соглашению, то он, как это определено в отношении присяжных поверенных, не может отказаться от защиты, возложенной на него председателем судебного места, не представив достаточных причин, к числу которых убеждение в виновности подсудимого, конечно, отнесено быть не может. Из обязанности защитника отстаивать интересы подсудимого вытекает также и то, что он не имеет права приводить обстоятельства в пользу обвинения. Такой образ действий, в корне нарушающий идею уголовной защиты, является одним из самых тяжких уклонений защитника от исполнения своих обязанностей.
Участие защитника при судебном рассмотрении составляет, без сомнения, необходимое процессуальное условие, соблюдение которого, по крайней мере по важнейшим уголовным делам, сделалось предметом особой заботы современных законодательств, все более проникающихся сознанием того, что защита — служение общественное. В развитие этого начала наука требует наличия защиты на суде вне зависимости от желания обвиняемого. Указанной заботой была всегда проникнута и кассационная практика, признающая серьезным нарушением несвоевременное извещение подсудимого о невозможности назначить ему защитника и установившая обязательное назначение защитников несовершеннолетним подсудимым. Уголовно-политическое значение защиты в уголовном процессе действительно велико. Можно с уверенностью утверждать, что судебный приговор, вынесенный судом без участия защитника, не может произвести того благотворного впечатления, которое в высшей степени важно для поддержания в обществе должного доверия и уважения к суду. Только приговор, состоявшийся при участии защиты, создает уверенность, что суд осуждает совершивших преступление и оправдывает невиновных.
Каковы же, однако, условия, в которых защита выполняет свою благородную миссию — отстаивает интересы подсудимого? Устав уголовного судопроизводства, вооружая защитника на судебном следствии процессуальными правами, равными правам обвинителя и гражданского истца, предъявляет к нему единовременное требование, заключающееся в том, чтобы он не распространялся о предметах, не имеющих никакого отношения к делу, не позволял себе нарушать должное уважение к религии, закону и властям, а также, чтобы он не употреблял выражения, оскорбительные для чьей бы то ни было личности. Равным образом и в присяге на звание присяжного поверенного содержится требование «не писать и не говорить на суде ничего, что могло бы клониться к ослаблению православной церкви, государства, общества, семейства и доброй нравственности», и «не нарушать уважения к судам и властям». В точном соответствии с этими требованиями определена в законе и обязанность председателя — устранять из прений все, что не имеет прямого отношения к делу, и не допускать ни оскорбительных для чьей бы то ни было личности отзывов, ни нарушения должного уважения к религии, закону и властям.
Со своей стороны правительствующий сенат строго поддерживал приведенные требования, признавая их нарушение, если оно вовремя не было пресечено, существенным. Так, еще в решении уголовного кассационного департамента 1871 г. по делу Антипова сенатом было высказано, что судебные прения, в ходе которых был нарушен Устав уголовного судопроизводства и которые не велись с достоинством, спокойствием и правильностью, необходимыми для того, чтобы присяжные заседатели могли приступить к разрешению дела без всякого увлечения к обвинению или оправданию подсудимых, не могут служить основанием правильного судебного приговора. По этому делу защитник, отвечая на обращение прокурорского надзора к присяжным: «Вы не должны выходить из закона, потому что выходить из закона — значит быть беззаконниками», сказал: «Если на основании доводов, высказанных прокурорским надзором, признать подсудимого виновным в разбое, то это будет судебный разбой». В решении 1887 г. по делу Саратовско-Сибирского банка правительствующий сенат усмотрел нарушение со стороны председательствующего, допустившего в прениях полное извращение процессуальных ролей: гражданские истцы выступали одни — в роли защитников, другие — ярых обвинителей, а защитники — в роли обвинителей. В решении 1888 г. по делу Кетхудова и Махровского сенат признал, что со стороны защитника было допущено существенное злоупотребление своими обязанностями, выразившееся в попытке оказать давление на присяжных заседателей. В частности, он заявил, что при решении дела они должны руководствоваться не оценкой доказательства виновности, а высшими государственными интересами, что в основе их решения должны лежать политические соображения, а не начала справедливости и что необходимо вынести оправдательные приговоры хотя бы и виновным, чтобы сдержать своекорыстные стремления богачей. В решении 1904 г. по делу Салтыкова правительствующий сенат указал на то, что в учреждении, призванном охранять государственные и общественные интересы посредством правосудного разрешения вопросов о преступности действий нарушителя закона, нельзя допускать высказываний, в коих растрата присяжным поверенным денег, вверенных ему доверителями, именуется «легкомысленною шалостью», а дальнейшее хищение этим лицом собственности доверителей, прикрываемое подлогом, «естественным и ненаказуемым последствием первого легкомысленного, но не преступного действия». При этом в решении сената подчеркивалось, что речь подобного содержания является несоответствующей задачам защиты и представляет собой соображения, направленные не к отысканию истины, а к извращению перед присяжными заседателями понятий о дозволенном и воспрещенном как уголовным законом, так и нравственностью, а также к насаждению в их умах смутного представления о присущих им правах и обязанностях. В высшей степени ценные разъяснения были даны правительствующим сенатом в решении 1892 г. по делу Дорна. Речь шла о том, каковы допустимые пределы упоминания в судебных речах обстоятельств, касающихся чести и доброго имени противной стороны свидетелей и вообще третьих лиц. В этом решении сенат основывался на соответствующей статье Судебного устава, по которой председательствующий может принимать запретительные меры в отношении сторон и их поверенных, если они будут оглашать предосудительные для противной стороны обстоятельства без всякой к тому надобности.
Вместе с тем вообще вмешательство председателя в судебные прения вне указанных выше случаев совершенно нежелательно. Оно вносит напрасное смущение, отвлекает внимание присяжных, делая их как бы молчаливыми судьями
