— Я настаиваю на этом, — произнесла Мириам тоном, достойным графини Монкриф — матери двух взрослых сыновей и незамужней дочери, патронессы бесчисленного множества благотворительных обществ, имевшей огромное влияние и связи в свете.
Мириам рассудила, что глупо тратить время и деньги только на благотворительность неизвестным людям и не помочь ближнему своему — несчастному маленькому христианину.
— Но, мадам…
Графиня, казалось, и не слышала этих слов.
— Мы займемся лечением вашего сына и проследим, чтобы о нем хорошо заботились. Мне трудно выразить словами свое огорчение. Это ужасно, что я невольно оказалась виновной в этом несчастном случае и из-за меня пострадал ребенок! Нет, я просто обязана ему помочь. Не лишайте меня, пожалуйста, этой возможности.
— Но он вовсе не мой сын! — сумела наконец вставить Кэтрин.
— Не ваш сын?
— Он, видимо, один из тех попрошаек, которые не дают прохода на улицах, моя госпожа, — предположил Джон.
Голубые глаза графини в ответ блеснули таким холодом, что бедняга потупил взгляд и неловко затоптался на месте.
— Неужели жизнь этого бедного ребенка имеет меньшую ценность, чем жизнь его богатых сверстников? — обратилась к нему Кэтрин, с трудом сдерживая гнев. — Между прочим, таких бедняг на земле большинство!
Поднять глаза кучер не решился, но, судя по его покрасневшей шее, замечание достигло цели.
— Нет, конечно же, нет, — вмешалась пожалевшая старого слугу графиня.
Было видно, что молодая женщина защищает сейчас не только несчастного паренька, но и самое себя. Достаточно было взглянуть на ее собственное платье, коричневое от пыли и почти не отличающееся от лохмотьев мальчика, чтобы убедиться, что она ненамного богаче его. Но была удивительная разница между внешним видом незнакомки и ее речью. Она говорила без малейшего акцента, по которому всегда можно узнать уроженца Ист-Энда, рабочей части Лондона. Да, речь Кэтрин была столь же правильной, как и у ее дочери Мелиссы, в чем графиня совершенно не сомневалась.
Все это время Мелисса молча сидела в карете, пораженная таким необычным и даже скандальным поведением матери. Мириам села рядом с пострадавшим, мысленно благодаря Создателя за столь необычную для ее дочери молчаливость и за то, что изувеченный мальчик все еще находился без сознания и не чувствовал боли.
— Мы должны немедленно начать поиски его родителей, чтобы сообщить им о случившемся, — обратилась графиня к Кэтрин, сидящей напротив, рядом с Мелиссой.
— Не думаю, что они слишком обеспокоены его отсутствием. У мальчика все лицо в синяках, и появились они явно не сегодня. Похоже, его сильно били.
Мелисса продолжала молчать, и по ее лицу было нетрудно догадаться, как она отнеслась к появлению неожиданных пассажиров. Она хмурила брови, закатывала глаза и сердито отворачивала голову, всем своим видом показывая, что не хочет даже замечать Кэтрин. Не обращая внимания на поведение Мелиссы, Мириам приказала Джону ехать как можно быстрее домой, а Питеру позвать их семейного доктора.
В последнее время судьба Кэтрин Энн Сандерсон менялась так непредсказуемо, как положение игральной кости в чашечке, которую трясет возбужденный игрок. Ее первая поездка в Лондон принесла ей много неожиданного. На дорогу из Шеффингтона Кэтрин потратила несколько дней, а не часов, как ей говорили. Сначала полдня они пережидали непогоду, а затем пришлось ждать, когда подсохнет непролазная грязь на дороге. Когда в конце концов Кэтрин покинула расшатанный экипаж и ступила на землю, она едва держалась на ногах от усталости. А уже через несколько минут ее ожидал новый удар судьбы. Пройдя немного по улице, девушка остановилась, опустив на землю саквояж. Совсем ненадолго, только для того, чтобы положить ладони на поясницу и слегка наклониться назад, разминая затекшие мышцы. Но этого времени оказалось достаточно для расторопного мальчишки. Он схватил саквояж, в которой находились самые ценные вещи Кэтрин, и через мгновение они уже валялись на грязной лондонской мостовой. Лучшее платье Кэтрин и два томика любимого ею Джона Локка не привлекли внимание похитителя и были просто выброшены. Но, пошарив в ее вещах еще мгновение, вор нашел кое-что интересное и для себя — серебряное зеркальце, доставшееся девушке от покойной матери. Спокойно взирать на такую наглость Кэтрин, конечно же, не могла. Забыв от злости и досады об усталости, она помчалась за маленьким негодяем.
Но догнать мальчишку она не успела… Несчастный выскочил прямо перед мордами коней, запряженных в великолепную карету полированного черного дерева, и оказался под их ужасными копытами. Ее нельзя было обвинить в этом, но девушка не сомневалась, что вина за страшное происшествие лежит прежде всего на ней. Не в силах думать ни о чем другом, она безвольно позволила незнакомой благодетельнице проводить себя до дверцы кареты и даже помочь забраться внутрь. Оказавшись в карете, Кэтрин неловко присела на мягкое сиденье, стараясь не касаться стены и сидящей рядом надменной молодой леди с высокомерным взглядом. В своем стареньком платье она чувствовала себя лягушкой, неожиданно оказавшейся на королевском балу.
Внутри графский экипаж оказался еще более роскошным, чем снаружи. Стены его были обиты великолепным мягким бархатом, на окнах висели шелковые занавески с красивыми закругленными кисточками; латунные ручки стоявших с двух сторон удобных, мягких кресел-скамеек отливали мягким блеском. На полу кареты лежал красивый коврик с замысловатым розово-голубым узором. И только лохмотья несчастного пострадавшего мальчика да она сама в измятом дорожном платье портили все это великолепие.
Роскошь, окружавшая Кэтрин, заставила ее забыть на время о случившемся. Хотя Кэтрин находилась в Лондоне совсем недолго, она успела невзлюбить этот город.
Она ненавидела заполнявшие его запахи, это небо неопределенного цвета, этот шум толпы, собравшейся на маленьком пятачке. Кэтрин особенно раздражали снующие по улицам люди, из-за которых она не могла свободно двигаться. Почему она думала, что именно в Лондоне сможет найти спасение?
Кэтрин обхватила руками колени, стараясь занять как можно меньше места и не задеть своим платьем сидящую рядом молодую женщину. Но это не помогло. Надменная девица отодвинулась и прижалась к окну, лишь бы не касаться Кэтрин. Это было сделано так очевидно, что Кэтрин покраснела.
Наконец карета остановилась перед особняком, стоящим в респектабельном городском квартале. Кучер помог спутницам Кэтрин выбраться из кареты. Молодая леди, покидая экипаж, что-то пробормотала по поводу чрезмерного усердия матери на ниве благотворительности и исчезла внутри здания. Пока двое слуг, вызванных из дома, пытались поднять тяжело дышащего сквозь приоткрытые бледные губы мальчика, Кэтрин обратилась к графине.
— Вы были очень добры, — произнесла она решительным тоном, выпрямляя стан. — Но я не могу больше обременять вас своим присутствием, мадам.
Все правильно. Они добрались до места назначения. О мальчике теперь позаботятся. Однако что она будет делать дальше, Кэтрин не имела ни малейшего представления.
