запихнул. Я в библиотеке напротив сидела, наблюдала. Мне его жалко было. А ты взял и забрал его!
Она вздохнула и мечтательно улыбнулась, искренне так, что его пробрало до самых внутренностей. Ничерта он не хороший. Никогда не был добрым, а она… пытается убедить его в обратном, заставляет желать измениться для нее. Становиться другим ему нельзя, ни сейчас, ни потом.
Он и на работу эту устроился только чтобы денег заработать, а потом что-то свое открыть. Не в криминал же идти, в самом деле. А тут платили хорошо, требовали только своевременное исполнение своих обязанностей, в условиях стояло не спорить с хозяином и выполнять приказы — идеально. И его взяли. Как и ее.
Как-то так получилось, что они даже на собеседование вместе пришли. Он, по обычаю, в черной кожаной куртке, в легкой футболке, с чуть растянутой горловиной, а она — в легком летнем платье, доходящем до колен. Она пошла первой. И ее сразу взяли. Как и его. У хозяина тогда настроение хорошее было, правда, Руслан только потом понял, что причина такого настроения — она.
— Я и потом за тобой наблюдала, — продолжила она. — Тебя все боялись, а я знала, что ты только кажешься таким. Специально, — она вдруг посмотрела на него и взгляд тут же отвела, но тех секунд, что она смотрела на него хватило. — Ты всегда хорошим был, сопереживательным, справедливым, — подчеркивает она. — Когда Степанова, новенького, подставили, ты избил не его, а Багримова.
— Марат три недели пролежал в больнице, — сухо ответил ей.
— Да я знаю, — Ева вздохнула. — Ты иногда теряешь контроль.
Сказать бы ей, что если не ее истошный крик, Багримова он бы добил, потому что тогда не видел ничего вокруг, только желание сделать ему больно, так же, как Марат как-то сделал ему. Папенькин сынок, богатенький буратино, решивший, что ему все позволено, потому что у отца были деньги. Оно так и было, но только не для Руслана. Тот знал истинное лицо Марата Багримова. Эти знания помогли ему избежать тюрьмы и наказания. Он показал видео отцу Багримова и тот забрал заявление и претензии, а после Марат вовсе свалил из города.
Да, для того, кто хочет построить политическую карьеру, невыгоден сын, торгующий травкой. Это было доказательство Руслана, которое развязало ему руки. И только она тогда спасла его от того, чтобы не приподнести зарвавшемуся мудаку настоящий урок. Ее крик “Хватит!” достиг тогда самых внутренностей. Он остановился, повернулся, посмотрел в ее глаза, полные слез, и прекратил. Отошел подальше, кто-то кинулся к Багримову, а она на него смотрела. Разочарованно так и одновременно понимающе.
Он сбежал тогда оттуда, а она нашла его к вечеру. Пришла с перекисью и ватой и, ничего не сказав, стала обрабатывать его раны. Вначале на лице, ведь у Марата получилось попасть по нему пару раз. Губу он ему тогда разбил, и она это видела. Провела ватой по коже, нахмурилась, сосредоточившись и снова жидкости плеснула на кусочек чистой ваты.
— Вот так-то лучше, а теперь руки.
Он просто сидел тогда и любовался ею. Сосредоточенным хмурым лицом, губами, которые она закусывала каждый раз, когда касалась его поврежденной кожи, руками, пальцами, кожей. Тогда он еще не понимал, почему его так тянет к ней, почему так хочется схватить ее за талию и прижать к себе, поцеловать пульсирующую яремную венку у нее на плече, сказать что-то… нежное.
Глава 3
— Знаешь, — она снова вернула его в реальность. — Мне тогда Багримова не было жалко. Он всех доставал, а ты сделал так, чтобы он уехал. Избавил нас от его присутствия.
Руслан как-то резко затормозил. Остановил машину у обочины и включил аварийку, вышел, вдыхая прохладный воздух. Ветер тут же обдул его лицо, прошелся по непослушной челке, растрепав ее. Руслан поправил волосы и отошел от автомобиля подальше. Вдруг захотелось уехать. Написать заявление и свалить подальше.
Она вышла за ним.
Он не оборачивался, просто знал, что она не осталась в машине. Чувствовал это.
И был на грани. Хотелось воплотить желание в реальность, сжать ее в объятиях и посмотреть, оттолкнет или нет. Почему-то он был уверен, что нет. Он нравился ей, она смешно смущалась, когда говорила что-то хорошее и краснела, стоило ему задержать на ней взгляд дольше.
На мгновения Руслан даже забыл, почему с ней нельзя, развернулся, попав в плен ее голубых, как чистое небо, глаз. Она впервые смотрела на него так открыто, никого не стесняясь, не смущаясь и не отводя взгляда. А он… он вспомнил о нем. О хозяине.
— Чтобы никто даже смотреть в ее сторону не смел, это всем понятно? — он обвел взглядом кабинет, где собрал всех парней. — Охранять ее будете, ясно вам? Чтобы ни одна волосинка с ее головы не упала. И попробуйте только о большем подумать, — ярость так и сквозила в его взгляде. — Свободны.
Эти слова дословно отпечатались у него в голове.
Она — его “табу”. Его запрет. Девушка, приглянувшаяся тому, на кого он работает. Она та, с кем нельзя. Ему даже смотреть на нее запрещено так, как он это делает. Недоступная. Сладкая. Она сама сделала к нему несколько шагов, подошла, остановилась, положила руку ему на грудь и открыла рот, чтобы что-то сказать, только он не хочет ничего слышать.
Зарывает руку в ее волосы, хватает за затылок и смотрит. Ждет, что оттолкнет, что ударит его по лицу, скажет что-то, но она молчит и… облизывает губы. Если он ее поцелует — они оба пойдут ко дну. Руслан потащит ее за собой, потому что ему хозяин не простит. Как и ей.
— Поцелуй меня, — тихо шепчет и приподнимается на носочки, аккуратно касаясь своими пальчиками его груди.
И он целует. Наклоняется, едва ощутимо проводит по ее губам, стараясь не сорваться, но с ней это сложно. Их поцелуй становится глубже, насыщенней, требовательней. И только остатки ума заставляют его отстраниться.
Ева удивленно распахивает глаза. Ее губы раскраснелись после их, хоть и мимолетного, но поцелуя. Вот так бы и смотрел на нее, а потом целовал. Снова и снова, пока не услышит, что она хочет этого еще и еще.
— Прости, — проговорил уверенно. — Этого не должно было произойти, — продолжил с тщательно скрытым сожалением.
Он зашагал к машине, но она его остановила. За руку
