- «удачливые штворки»… Что?! Откуда в моей голове?! Не знаю…
Я осторожно, чрезвычайно осторожно вылезла из постельных закромов. Уже знакомая стена в фиолетовых панелях встретила новыми завлекательными деталями дизайна – овалами зеркал по обе стороны камина и деревянным, окрашенным под сочную морковь, диваном справа от окна. Вот именно последнее моё внимание и притянуло. Высокое и узкое, наполовину скрытое под грузной изумрудной шторой и в раме из квадратов. Тоже деревянных! Нет, я – не «божий одуванчик». Мне всего-то тридцать семь, но о здоровье и комфорте представление имею. И рама деревянная в нём – синоним слова «дует». Но, все же, подошла. Вот как этот поступок объяснить? К тому же босиком? Не отрывая взгляда от… Чего???
Вид из окна – залитый солнцем, снежный двор. И это, несмотря на то что заболела я в начале мая. Сколько ж в реанимации пролежала?.. Недели три. А здесь сейчас – весь двор в снегу. Следы на дорожках вдоль стен, увитых стеблями, как серые рассыпанные бусинки. Деревья тоскливо-голые. Колодец с круглой крышкой в центре и дети. Три мальчика… Одеты необычно: тулупчики распахнутые, шапки меховые набекрень. Весьма азартно обкидывают друг друга снежками, а один застыл, задрав к моему окну свою кудрявую головку:
- Kuknise! – от звонкого голоса его взлетели птицы с ближнего карниза. – Kuknise! To je dar na…шего молодого государя! Это – она! Его Дарина!
Меня отнесло от изумрудной шторы вглубь комнаты. И приложило обо что-то нервно дрогнувшей спиной. А в развороте столько мыслей в голову влетело со скоростью и здравостью давно забытой: «Кто?! Кто я? И почему разобрала из его задорных иностранных воплей лишь половину? Нет! Как я без перевода вторую половину его воплей поняла? И обо что ударилась спиной в этой внезапной тишине? И где же храп? И я ещё, как дура, кстати, в чём сейча…»
- Вла-владетельная госпожа! Простите, на-апугал!
- Добей меня танцем, - что первое пришло на ум, то и сказала.
Директор конторы нашей так выражает целый спектр эмоций. В моем же исполнении слова прозвучали странно глухо и челюсть с языком не так как надо двигались. Но! Это второстепенно всё пока. Важно другое. Точнее, важен замерший в метре от меня худощавый и весьма растерянный старик:
- Владетельная госпожа? Вы уж, - тут он слегка замялся и даже ноздри на длинном, клювом загнутом носу раздул. – простите. Я как-то в танцах… не сильно. А если?.. Травки выпейте еще!
- Зачем? – да мой ли это голос, челюсть и язык?
Старик едва ли не подпрыгнул. Но, будто важное что-то припомнив, одернул пёстрый вязаный жилет на себе, переставил ножки в меховых домашних чунях, вдохнул, набрался сил и:
- Бонифак! Забыл назваться. Я – здешний лекарь. И если по красивому, то я – главный лекарь государевой семьи, но в целом замке я один. И здоровья ради! Я отвечаю вам, Владетельная госпожа. Здоровья ради эти мази мои и отвары. Вы слишком слабы еще.
- Слаба, - и словно это новость для себя самой.
Старик обрадованно закивал:
- Слаба - слаба. Ведь шестидёва[1] не прошла, как прозвонили все божьи вестники-колокола[2], оповещая о возвращении законного Владетеля наших земель и гор и…
- Мамочка моя. О чём вы?
- … водоёмов. О чём я? О том, как Государь наш, на счастье общее, вызволился из-под грунова замка и вас забрал с чужбины и от смерти. Но… то он сам расскажет, - словно бы очнулся от волны эпичной гордости старик.
А мне бы вот:
- При-сесть хочу.
Мало того, что неизвестно где и неизвестно на каком языке тут вещаю, так еще… Я умерла или жива? И если умерла, то это… рай? Уж как-то быстро и… хм-м, не скромно, что ли. А если ад, то… тоже быстро и без предоставления списка всех грехов. Я не согласна!.. А вот с чем?
- … и ручки то трясутся молоденькие и ножки…
Что он мелет?
- Молоденькие? Вот спасибо.
Бонифак подхватил меня под локоть и аккуратно, словно куклу из соломы развернул к кровати. При этом замолкать он не планировал, совсем наоборот:
- Молоденькие. Нежные такие. Я ж их натирал все дни своими составами с бужанкой на первейшего отжима масле. И волосы мы с Доротушкой вам мыли. Уж они такие длинные, густые. А сорочку теплую она на вас сама надела.
И вот тут я встала. Вцепилась в столб балдахиновый руками… руками… Это – руки не мои! Нет! Руки то мои, но как старик сказал? «Молоденькие, нежные». Без старого, десятилетней давности под левым локтем шрама. С ногтями нормальными, чистыми без стемпинга с его крутыми завитками. А волосы мои… И как я раньше не заметила и их не разглядела? Я – брюнетка! Как прежде, как в студенчестве, как в детстве… В детстве. Уши! Не проколоты еще. И зеркало здесь было! Целых два! Вот у второго меня лекарь и поймал. Испуганный. А что? А это вам не храпеть, пригревшись в кресле у кровати. Теперь «звезда» сама проснулась!
Дверь открылась… Я выдохнула, разглядев вбежавшего, и ослабела в миг единый.
- Дарёна.
- Государь, а мы встали.
- Я знаю. Слышал. Здравствуй, девочка моя.
И в обморок. Мне можно. Я – в недоразуменье и в большой-большой тоске-печали…
- … и так продолжалось целых четырнадцать лет. Впервые в нашем роду. Особенно знатно вышло наше знакомство с тобой. Тебе - три года, мне –целых семь. Ну, а потом я…
И, вдруг, протяжный скрип:
- Государь, я супа принесла с яйцом да хлебцами. Как госпожа проснется, глазоньки свои откроет…
- Я понял, Дорота.
- И Бонифак передавал, отвар по-прежнему…
- Я понял.
- Ох, простите. Ухожу.
Секунд пятнадцать тишина была полнейшей. Потом тяжелый вздох. Да такой глубокомысленный, что волосы мои пощекотали мой же лоб.
- Ну, а потом я... – мрачным заунывным тоном.
И новый скрип двери:
- Государь? – знакомо неуверенно.
- Бонифак? – тоже знакомо, но уже немного удивленно.
- Государь?.. Привыкнуть не могу, что Государь у нас теперь. Наконец-то.
- А что хотел у…
- У Государя?
- Да, Бонифак, - и неожиданно ладонь мою накрыло такое одиночество и холод. Такое одиночество и холод, что рука моя заерзала по одеялу.
- Я здесь! И ты проснулась, - вновь обхватили ее собственным теплом. – Дарёна? Ты глаза откроешь?
Ой, не знаю.
