Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
назывался АЛЖИР, т. е. Акмолинский лагерь жен изменников родины. Не так уж мало было этих изменников, по слухам, там содержалось женщин несколько тысяч, но это тоже неверно, изменниками считались попавшие в плен или окружение, так что почти на всех этих женщинах не было никакой вины.
В другом лагере находились пленные немцы. Мой брат, которому на ту пору было лет девять-десять, иногда прибегал туда со своими дружками. Лагерь был обнесен забором с колючей проволокой, там толпились пленные, завидев мальчишек, они звали их: «Малшик, ходи сюда» и перебрасывали свои поделки, вылепленные из мякиша фигурки, деревянные свистульки, что там они могли еще сделать.
Если бы мы продолжали жить в Акмолинске, я, скорее всего, научился бы разговаривать по-казахски. Мать потом рассказывала мне — стоишь ты с ребятишками казахскими, их тоже немало в «тридцатке» было, и чего-то лопочешь по-ихнему, и они тебя понимают, слова подсказывают. В детстве такое происходит естественно, как бы само собой, ведь и казача-та эти по-русски так же много знали. Ну это понятно, для них русский язык вообще необходим, а я просто недолго, к сожалению, пробыл в такой компании. У моего брата тоже были друзья среди коренного населения, и прожил он там почти двенадцать лет, но там не задавались такой целью, интересы были совсем другие, и все — таки все казахи, уже лет с четырех-пяти прекрасно говорили по-русски, для них хорошее знание русского языка гораздо более важно. А вот русские, которые хорошо знали казахский язык, встречались редко, но они были. Да это было тогда совсем ни к чему, все казахи знали русский язык.
Потом я замечал, что знаю на удивление много украинских слов, таких, что различаются по произношению, например: горсть — жменя; картошка — бульба, лук — цибуля, других подобных, даже больше, чем некоторые выходцы из Украины, с которыми мне приходилось работать. Я даже объяснял им, что арбуз по-украински вовсе не похожее слово гарбуз, а кавун, гарбузом же называется тыква. Слово година, так же пояснял я, означает вовсе не год, а всего лишь час, год же по-украински — рок. Тут уж постарался Присуха, он, оказывается, учил меня всем этим словам, а я помню про него только один момент. Потом в школе я учил немецкий язык, а позже три года служил в Германии, понимал простой разговор немцев и они меня тоже понимали. Возможно, у меня были способности, не востребованные в дальнейшей жизни.
И вот я сижу в вагоне на шмотках под самым потолком и гляжу в окно. Мать все беспокоилась, чтобы я не вывалился. Шмоток и хохоряшек набралось порядочно, поэтому трудно было пробираться по вагону. Сейчас таких вагонов нет, их можно увидеть разве что в старой кинохронике. Это двухосный вагон-теплушка, 40 человек или 8 лошадей. Песок подступал к самым рельсам, проезжали какую-то пустыню, я все сидел у окошка и так вид оттуда напоминал мне снежную равнину, что я удивлялся, как же, такая жара, а тут снег лежит до горизонта. И странно было видеть на остановках маленьких смуглых казачат в одних штанишках. Они кричали и кидались песком.
Переезд занял не менее недели. Поезд шел медленно, паровозы на станциях заправлялись подолгу, ехать надо было до Омска, а там развернуться почти на 180 градусов и в сторону Тюмени ехать еще несколько сот километров. Но вот наконец неловкое путешествие было окончено, приехали на станцию Вагай в образованной 5 лет назад Тюменской области.
Поселок Вагай в ту пору сохранял все построенное в царское время, спустя полвека от всех старых кирпичных построек едва ли осталась половина, а в приличном состоянии поддерживается одно лишь здание вокзала. Тогда же наискосок через дорогу от школы, теперь уже бывшей, стоял красивый двухэтажный дом из красного кирпича, в котором располагалась баклаборатория, так ее называли, то есть бактериологическая лаборатория. Там производили опыты с мышами, кроликами и морскими свинками. Учительница водила нас туда на экскурсию, и там запомнилось много этих животных в клетках. Ранее это здание принадлежало купцу Шипулину, местному богатею. Когда я учился последний год, сын его выступал перед нами в школе, много интересного рассказывал. Во времена Хрущева прошел упорный слух, что там, в подвале закопаны, спрятаны несчитанные сокровища, даже приезжали деятели из области, чего-то рыли, баклабораторию перевезли в районный центр, здание разрушили, но найти ничего не удалось.
Обещанная комната в казенном каменном здании была еще занята и мы расположились у родственников. Ночевали в сенях, на сеновале, благо стоял конец весны и было тепло даже ночью.
Отец работал дежурным по станции. Наша станция была довольно крупной, в самом широком месте она имела 14 путей, из них основных 9, остальные вспомогательные. На ней стояли и осматривались все проходящие поезда, скорые, пассажирские и товарные. Все пути постоянно были заняты, а маневровый паровоз работал без перерыва, растаскивая вагоны по разным составам, много было так называемых сборных поездов. А сколько там рабоработало народу: машинисты, кочегары, помощники машинистов, путейцы, движенцы, списчики, смазчики, электрики, вагонники, ремонтники, сцепщики, стрелочники, башмачники, осмотрщики, операторы, составители, кондуктора, слесари, зольщики, охранники, конторщики, весовщики и еще кое-кто.
Работа на железной дороге считалась престижной и устроившиеся туда ценили свое положение, не работающие там охотно признавали превосходство над собой железнодорожников, некий аристократизм, пусть это был даже закопченный кочегар или помощник машиниста. Работа трудная, ответственная, но работники железной дороги имели ряд льгот, которых в то время не было у работников других предприятий. Прежде всего отпуск у них составлял пятнадцать рабочих дней, у остальных было двенадцать. Железнодорожники так же получали форму, в нее входила шинель, костюм, китель, фуражка, сапоги, кроме того топливную книжку, по которой могли за половинную стоимость приобрести около двух тонн угля или равное по числу килокалорий кубатуру дров, в первую очередь им предоставляли возможность приобретать списанные шпалы и щиты для снегозадержания, из шпал некоторые даже строили себе дома, а из щитов собирались отличные заборы. Выдавался так называемый провизионный билет, по которому раз в месяц бесплатно можно было съездить в Тюмень или Ишим, а раз в год во время отпуска любой железнодорожник имел право поехать по железной дороге в любой пункт страны и вернуться обратно без платы за проезд.
Но конечно, многие ездили только к родным и знакомым или же к местам отдыха. Если же человек никуда не ехал, это никак не компенсировалось и не откладывалось или приплюсовывалось на другой раз, эта льгота была достаточно мало востребована, отцу моему некогда было ей воспользоваться, покос, дроворуб, другие заботы. Еще на железной дороге чаще, чем в других местах, платили премии. Станция имела несколько тракторов и весной,
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
