коридора на закрытую дверь, что была на пару голов выше его. Она имела бурый древесный цвет по бокам, и в самой двери, в щели досок были заложены цветы: лилии, ромашки и орхидеи. Из всего дома, эта дверь выделялась сильнее прочих, она выглядела вычурной, необычной, словно, пришла из сказок. Порой, когда цветы были свежи и душисты, складывалось ощущение, что если открыть дверь, за ней можно увидеть красивый сад, где пчёлы летают с цветка на цветок, перенося пыльцу на своих маленьких ворсистых лапках, а бабочки в танце порхают между кустами, выискивая сладкий нектар. Даже слабо ощутимый запах наводил бурное воображение на игру образов, уже рисуя где-то вдали красивые водопады и высокие деревья.
На сколько бы сильным не было воображение у Генриха, но все образы были уничтожены противным скрежетом металлических петель. Магия цветов улетучилась, её заменила полутемная комната, полностью укутанная в томный синий цвет, что просвечивался через плотные шторы. Теперь в голове был не цветущий сад, а мертвенно неподвижная океанская пучина.
«Ну да… как спать, так первая, а как работать — последняя» — подумал Генрих, слегка закатив глаза и медленно продвигаясь ближе к окну. Он осторожно ступал на пол, надеясь ничего не пнуть и не сломать. Но Генрих всё же что-то задел, — он наступил на что-то маленькое и хрупкое, что под его весом болезненно хрустнуло. Замерев на секунду, он не понимал, что именно лежало под его ногой; всё никак перед глазами не появлялась картина, что это было и что оно делало на полу. Убрав ногу в сторону, а также надеясь, что это был последний «сюрприз» от сестры, Генрих продолжил свой путь. Подойдя вплотную и крепко сжав грубую ткань в руках, он резко раздвинул шторы в разные стороны и, солнечный свет моментально наполнил всю комнату, сильно ослепив молодого человека. Поморщившись с закрытыми глазами, он уже представлял события, что происходят за его спиной. Ориентируясь по знакомым звукам, он создавал в своём воображении подробную картину происходящего.
Медленное и неловкое движение в кровати и звук трения одеяла о наволочку говорили о том, что Анна повернулась к окну, или наоборот — отвернулась от него. Но негодующее мычание под нос, — которое она издала при этом, — говорило о том, что девочка отвернулась. Генрих уже давно заметил, что если дать его сестре волю и не разбудить её вовремя и окончательно, то она будет спать еще дольше и напрочь перестанет реагировать на окружающие раздражители, пока солнце совсем не окажется в пиковой точке. Взяв двумя руками тяжелое одеяло, под которым укрылась Анна, Генрих одним ловких движением смог его поднять и откинуть в сторону. Под одеялом находилось тело маленькой девочки, которая свернувшись калачиком положила свою румяную щёчку на ладошку. Темно-зеленая пижама и черные распущенные волосы создавали вид того, что вместо хрупкой маленькой девочки на кровати лежит очень большой цветок, словно королева сказочного сада. Мягкие очертания лица, карие глаза, — что она унаследовала от матери, — и хрупкое телосложение вызывало умиление у всех, кто смотрел на Анну. Ещё сильнее оно возникало тогда, когда она наряжалась в своё платье, которое у неё было только одно. Его специально купили Анне на день рождения, тогда Генрих поехал с матерью в город, чтобы помочь ей с «особыми делами».
Прошла пара минут, а Анна всё ещё лежала, без какого-либо желания просыпаться. «Уснула?» — удивился про себя Генрих. Стоило ему сделать только шаг в сторону кровати, как в него сразу же полетела одна из подушек у изголовья.
— Какое зло я тебе сделала, братик?! — Анна была шокирована такой наглостью со стороны родного брата, — её огорчил тот факт, что её так грубо разбудили. — Убирайся прочь! — кричала она вслед другим выпущенным снарядам. Несмотря на небольшие размеры и детские ручки, Анна превосходно бросала всё, что попадалось ей под руку.
Генрих не собирался просто стоять столбом под градом из постельной принадлежности, ибо стоя как статуя на одном месте, он казался глупым и слабым, не способным на «достойный» ответ. Вытянув руки вперед, он ждал начало своего хода, как в шахматах; главное — выбрать правильное время для совершения важного стратегического манёвра, идеально сочетая атаку и защиту. Словно полководец он уже представлял овации и хвальбу, за столь умелый трюк, что будет неожиданным для противника. И вот, игра: летит следующая подушка, укутанная в белую наволочку с вышитыми на ней листьями. «Как грубо Анна относится к тому, что делала её мама» — успел сказать самому себе Генрих. Когда же подушка Анны подлетела на достаточное расстояние, юноша сразу понял, что момента лучше он уже не подберёт. Поймав летящую подушку в руки, он заводит её через голову за спину, принимает стойкое положение ног и концентрирует точки опоры чтобы не упасть, и уже сосредоточившись на мишени в виде головы своей сестры, приготовился привести все напряжённые мышцы в дело!
Генрих резко замер — его отвлёк пронзительный хлопок со стороны двери.
Неловкая тишина заполнила всю комнату, полностью уничтожив прежнюю шумную и слегка радостную атмосферу. Людвиг стоял на пороге комнаты, упираясь рукой в дверную раму, на полусогнутых ногах он переводил дыхание. Анна и Генрих замерли и пристально смотрели на ворвавшегося в комнату отца. Мужчина стоял неподвижно в дверном проеме и сверлил взглядом сына. Всем было понятно, что сейчас будет долгий разговор на очень неприятные темы. «Нельзя потакать детскому поведению своей сестры, ты так только награждаешь её за баловство, а не воспитываешь», - уже прозвучали знакомые фразы отца в голове Генриха. Он понимал, что всё именно так и будет.
— Пойдем вниз, — приказным тоном сказал Людвиг.
По интонации уже было понятно, что он не собирается быть столь добрым и ласковым, каким был пять минут назад. Опустив подушку на пол и стиснув зубы, Генрих пошел вслед за отцом. Он не боялся его, а любил и уважал, но когда его самого ругали — это создавало сильно неприятное чувство собственной вины. Но даже несмотря на это, Генрих понимал, что нужно терпеть и идти к трудностям с высоко поднятой головой.
«Если ты проявляешь грубое поведение по отношению к любимым или же нарушаешь общие правила, то надо платить за свои поступки», — эта простая истина уже давно отпечаталась в голове Генриха. Каждый раз он вспоминал один страшный давний случай, когда ему было лень поливать огород, и в итоге половина растительности погибла под палящим светилом. Тогда его семье приходилось есть меньше, а также недоедать и экономить на самых
