внезапно. Он даже поначалу не осознал, что произошло, потом услышал речь, которую почему-то отлично понимал, хотя говорили не по-английски. Потом на него навалились воспоминания, заставив тихо заплакать, но рядом появилась какая-то женщина, сразу же погладив его рукой по голове. И было это так необыкновенно, что слезы тут же пропали.
— Как зовут тебя, малец? — поинтересовался какой-то усатый дядька, одетый в пижаму.
— Га… ги… — попытался что-то сказать Гарри, но не смог, сразу же запаниковав.
— Будешь Гришей, Григорием, значит, — заключил незнакомый дядька. — А то, что говорить пока не можешь, то не страшно, контузило тебя. Так бывает.
— Интересно, он сам поесть-то сможет? — задумчиво спросила медсестра.
— Замучили пацана вражины, — вздохнул солдат. — Дай-кось я его покормлю.
Чуть позже Гарри узнал, что оказался в прошлом, за почти сорок лет до своего рождения, в другой стране, и тут сейчас шла война. Его приняли за местного, убежавшего от кого-то черного, по рассказам похожего на дементора. Старательный мальчонка понравился медсестрам, попросившим за него начальника санбата, поэтому очень скоро у Гарри появилась красивая, по его мнению, одежда. Она была военной, но по размеру, удобной. Его начали учить, учить пришлось всему — и как наматывать портянки, и как приветствовать, и перевязкам, и… много чему. Маленький санинструктор вскоре встал в один строй с девушками, которых мальчик очень уважал — ведь они ничего не боялись. Наверное, и дракона бы не испугались.
С любознательным пацаном любили откровенничать раненые, рассказывая о всяких фронтовых придумках, так прошел год. Григорий Лисицын, как его окрестили, прижился в санбате, научившись многому, несмотря на то что ни палочки, ни магии у него не было. Он не боялся перевязывать раненых под огнем, хотя его за «под огнем» потом ругали. Воспитанника медсанбата берегли, но и учили честно — и врачи, и медсестры, и солдаты, которым просто лежать было скучно. А Гарри учился. Изо всех сил, потому что здесь он познал то, чего не знал всю свою жизнь: тепло. Почему-то его записали одиннадцатилетним, он, впрочем, не возражал. И его обнимали, показывая, что Гарри, точнее, уже Гриша — нужен, действительно нужен. За это мальчик был согласен и на непростую науку, и на взрывы, да что там… Он за это даже умереть был согласен.
— Такое чувство, что у него убили всех, причем на его же глазах, — поделилась как-то медсестра с врачом.
— Да, похоже, — согласился тот, смоля папироску между операциями. — Тогда понятна амнезия, детская психика не справилась. А учитывая количество шрамов…
— Мы его согреем, — пообещала женщина в годах. Именно она обнимала Гарри, утешала, когда что-то не получалось, хвалила и показывала мальчонке его нужность. Вскоре Гарри даже и не вспоминал о Великобритании, только иногда в снах приходила грустно смотревшая на него Гермиона.
— Лисицын! — позвала мальчика как-то товарищ капитан, уже после переаттестации. — Отнесешь таблетки товарищу генералу, ясно? И проследи, чтобы принял!
— Есть! — ответил маленький ефрейтор медицинской службы, отправляясь выполнять задание. Никого не боявшийся Гарри и сейчас не испугался, хоть и целый генерал… Комдив простудился, госпиталь обязал санбат проследить за приемом лекарств, так как лежать во время наступления генерал был против.
— Товарищ генерал, разрешите обратиться! — четкое воинское приветствие и представление удивили командира дивизии. Об этом мальчонке он, разумеется, слышал, даже медаль ему вручал — «За боевые заслуги». Подтащивший патронные ящики и воду задыхавшимся пулеметам, пацан тогда сильно помог…
— Обращайтесь, — кивнул все понявший командир дивизии.
— Вам таблетки пора принимать, — твердо произнес маленький солдат. — И градусник еще нужен… вот, — протянул мальчик генералу необходимое.
— Спасибо, — поблагодарил комдив, думая о будущем таких девчонок и мальчишек, разбросанных по частям.
Тянулись дни службы, Гарри уже и забыл про прошлое, но нет-нет да приходила к нему в сон кудрявая девушка, говорившая что-то о подчинении и о том, что это была не она. Мальчик был здесь на своем месте, его любили, дарили тепло и ему совсем не хотелось обратно.
Часть 2
Разведчики любили рассказывать Грише о своих хитростях, травить байки о походах в немецкий тыл. Их часто приносили в санбат ранеными, лежать было скучно, вот и рассказывали мальчишке, у которого просто никого не было. Младший уже сержант медицинской службы, награжденный за свое бесстрашие, охотно слушал и мотал на то, чего у него пока еще не было. А вот доктора занимались с ним серьезно и анатомией, и физиологией, и пропедевтикой, и десмургией, и даже латынью. Так что через два года войны мальчик уже мог принимать самостоятельные решения на сортировке раненых.
— Смотрю, фриц стоит, — рассказывал дядя Саша, он был разведчиком. — Да толстый такой…
— Толстого тащить, наверное, тяжело, — со знанием дела вставил Гриша.
— Сам побежал, как гранату увидел, — хмыкнул разведчик. — Ну а то, что она без запала, ему не видно было.
— Лисицын! К командиру! — воскликнула Верка, молодая совсем медсестра, обожавшая покомандовать. Только вечерами девушка, бывало, плакала. Однажды Гриша увидел и, хотя Верка накричала на него потом, но тогда он просто сел рядом и погладил, как когда-то гладили его. Он рассказывал, что война закончится, наступит счастливая жизнь и все-все будут радоваться. Мальчик очень хорошо понял, что девушка прятала свое горе за самоуверенностью, как… как Гермиона когда-то очень давно, в той жизни, что не вернется.
— Мы перебазируемся, — сообщил капитан медицинской службы маленькому солдату. — Проследи за формированием колонны и припасами.
— Есть, — ответил Гриша. Смысла в этом приказе было немного, но он позволял держать мальчика под присмотром, что младший сержант отлично понял. И был благодарен за то, что ему нашли дело, а не просто сказали «сидеть тут и не мешать».
Долгие версты войны… Американские грузовики шли по запыленной дороге вслед за передовыми частями, чтобы развернуть полевой госпиталь. Прошла пора горьких отступлений, окружений, оставленных городов и деревень, теперь Красная Армия забирала свое, и мальчик, глядя, как их встречают, понимал многое… А потом он слушал…
— Надо же, такой маленький, а уже солдат, — умилилась женщина, выглядевшая очень старой. — Кушай, мальчик, кушай, — погладила она Гришу по голове, не вызвав отторжения. — Как только мамка-то отпустила…
— У меня нет мамы, — вздохнул младший сержант. — Ни мамы, ни папы, только