Он пах желтой осенней листвой, парным молоком, старым сеном, жареными каштанами и ночным туманом, который совсем недавно успел раствориться среди деревьев, нарядившихся в ало-желтые одежды.
С детства люблю осень. Это замечательный сезон, пускай он и немного дождлив. По мне, зима излишне холодна, весной с моря дует стылый и влажный ветер, летом приходит одуряющая жара. Осенняя пора — лучшее из всего, что может показать природа. Не слишком жарко и не слишком холодно, небо кристально чистое, и все окрестности, куда ни кинь взгляд, сверкают алым, золотым, оранжевым, желтым, охряным и бледно-синим.
Возможно, я просто эстетствую на пустом месте, а быть может, люблю яркие краски увядания, столь близкого мне с тех пор, как господа из Скваген-жольца так не вовремя заявились за мной в одну из ненастных весенних ночей семь с половиной долгих лет назад.
— Мы опаздываем, — напомнил Стэфан.
Я на ходу вытащил из кармана жилета часы на золотой цепочке, откинул крышку с памятной гравировкой, взглянул на тонкие, сотканные из огня, воды и воздуха стрелки:
— Нет. Времени полно.
— Опаздываем. Если ты не поторопишься, то пропустим скорый, и вновь придется торчать час в том кафе, где тебе обычно подают отвратительный пережаренный кофе. А затем будем трястись в вагоне второго класса со всяким отребьем и нюхать паровозный дым, потому что окно опять заклинит.
— Эта неприятность случилась десять лет назад. Давно пора о ней забыть.
— У меня долгая память, молодой человек. Я служил твоему отцу и деду, и прадеду пять с лишним сотен лет и помню каждый день этой службы.
— Прости, но не в моей власти отпустить тебя на волю прямо сейчас, — я прекрасно чувствую намеки и недоговоренности.
— Да я и не прошу, — пробормотал Стэфан.
Амнис разрывался — с одной стороны он давно жаждал отправиться в Изначальный огонь, чтобы присоединиться к своим, да чего уж там скрывать — и моим родичам, а с другой стороны, я не помню, чтобы он радовался от осознания того факта, что я когда-нибудь умру. Ведь главное условие освобождения духа из доставшейся мне по наследству трости — смерть последнего потомка в той семье, которой он служит. То есть, в данном конкретном случае последний потомок: лучэр Тиль эр’Картиа — я.
— Ты слышал, о чем вчера говорили в летнем павильоне за пятичасовым чаем? — старина Стэфан меняет темы так же легко и быстро, как я перчатки.
— Порази мое воображение, — я прибавил шагу. — О чем, кроме предстоящих скачек, войне, дел в колониях и биржевых сводках они могут говорить? О том, как помирить сынов Иенала с выходцами из Малозана? Или как выгнать из Пустырей скангеров? А быть может, речь шла о том, что Комитету по рассмотрению гражданства пора жить своим умом и поменьше мозгами мэра? Последний бунт, когда недовольные малозанцы порезвились в Прыг-скоке и разнесли три квартала, а затем полезли в Холмы, нашу городскую управу явно ничему не научил. Я слышал, что ка-га и махоры недовольны тем, как движутся дела с наследованием права гражданства. На мой взгляд, Городскому совету стоит как можно быстрее разобраться с этим делом, если он, конечно, не хочет чтобы в Дымке и Пепелке, действительно, был лишь дым и пепел. Фабрики Рапгару пока еще нужны.
— Нет. Совсем не об этом. Речь шла о том, что в районах Иных завелся пророк, мой мальчик.
— Очень интересно. Но не удивительно. В наше веселое время пророки лезут из-под земли быстрее митмакемов,[4] испуганных затяжным ливнем над Королевством мертвых.
— Я склонен обратить на него твое драгоценное внимание, о мудрейший, по той лишь причине, что он несколько отличается от сонма остальных шарлатанов, — в голосе Стэфана звучали саркастические нотки.
— И в чем же его отличие, мой неугомонный дух? Неужели у него нет в копилке пророчеств о возвращении Великой тьмы,[5] кровавом дожде с темных небес, хищных жабах, гибели девственниц, возвращении сынов Иенала на родину и о том, что какой-нибудь скангер с помойки в скором будущем займет место Князя?
— Ты сегодня очень многословен, — укорил меня амнис. — Тебя настолько вывело из равновесия появление Клариссы?
— Скорее уж ее братцев-идиотов. С удовольствием выбил бы из них душу, — проворчал я, взяв шляпу за тулью и приподняв ее, когда мимо, в открытой коляске, проехала благородная дама, судя по всему направляющаяся в Отумхилл. — Так что там насчет твоего пророка?
— Говорят, он за неделю предсказал убийства, случившиеся в Яме.
— А… гибель тех двух господ, что заглянули в Квартал исполнения желаний. Судя по заголовкам газет, там поработал мясник. Надеюсь, предсказателем уже занялся кто-нибудь из Скваген-жольца. В наше время чудеса случаются слишком редко. Я готов поставить десять соуров[6] на то, что нет дыма без огня, и пророк — тот самый убийца, о котором последние дни только и пишет «Время Рапгара».
— Быть может так, а может, и нет, — мне не удалось смутить Стэфана. — В этом городе слишком много психов, способных на жестокие поступки. Одних крупных сект и тайных обществ больше двадцати, не говоря уже об обычных выходцах из таких райончиков, как Яма и Ржавчина. Про жителей Пустырей я и вовсе умолчу.
— Что еще поведал славному городу господин пророк?
— Если честно, я слышал лишь краем уха. Ты увидел Клариссу и покинул павильон.
— Какая досада, — проворчал я, свернув с центральной дороги на тропинку, которая должна была привести меня к железнодорожной станции.
Времени до «Девятого скорого», действительно, оставалось немного.
— Но, судя по разговорам за чаем, это только начало. Убийства продолжатся.
— Печально.
Я совсем не бесчувственный, но меня и вправду нисколько не заботило, что какой-то, обожравшийся корней лунного дерева,[7] больной выпотрошил двух господ, решивших вкусить от греховного яблока удовольствий. Яма есть Яма, и те, кто решает спуститься туда, всегда должны помнить, что можно и не подняться. Разумеется, этот западный район Рапгара не так жесток и опасен, как Пустыри, Город-куда-не-войти-не-выйти или Место, но и здесь можно найти приключения на свою голову.
Убийства в Яме происходят регулярно, что и не удивительно, с таким-то перенаселением, но газетчики ухватились именно за последние, похожие друг на друга, как две капли воды. На тот свет отправилось отнюдь не отребье с помойки, да еще крови оказалось слишком много, что несколько нехарактерно для живущих здесь преступников. Я бы сказал — излишне кровавое предприятие вышло у неизвестного господина. Словно он — год голодавший людоед тру-тру. Уверен, что теперь, пока в городе или в мире не случится ничего более интересного, все
