Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
– Мамочка, ну давай попробуем ей хоть что-нибудь объяснить. Она ведь неглупая девочка, должна понять, мне кажется. Дадим почитать… хотя бы письма твоих родителей.
Но жена лишь с ужасом смотрела на него или начинала плакать:
– Она не поверит. Знаешь, я иной раз думаю, что если она найдет что-нибудь из книг… или писем, то донесет на нас.
– Ну что ты, право! Она же наша дочь! Да и потом, сейчас ведь не тридцать седьмой год, а пятьдесят девятый, и книги эти… непопулярны пока, да. Но уже не столь опасны, как прежде.
Как-то раз после очередного скандала, когда отец категорически запретил Лиане работать в стройотряде, который летом собирался строить что-то в районе Уральских гор, глядя вслед сердито хлопнувшей дверью дочери, жена тихо сказала:
– Знаешь, Андрюша, я иной раз думаю, что так даже лучше. Пусть ее.
– Но почему?
– Она будет как все. Как они все. И… и может быть, будет счастлива.
– «Многие знания рождают скорбь», – пробормотал отец.
Отец, само собой, думал, что дочка пойдет в университет, но на его факультет Лиана идти отказалась, заявив, что не желает быть объектом протекционизма, а на журфак, куда тайком подала документы, не прошла. Тогда она отправилась в педагогический. Курсе на втором девушка пережила неприятный момент. Была весна, сердце билось в такт гекзаметру и трепыханию веток сирени за окном. И она написала курсовик, посвященный Андрею Белому, полный восторга и преклонения перед поэтом. Разгром был ужасен. Сурово поджав губы, преподаватель слушал защиту, а потом указал Лиане, что очень странно слышать хвалы упадочным поэтам-декадентам из уст комсомолки и будущего педагога. Чему именно вы хотите учить детей? Носить розовые очки, мучиться внутренним разладом? Смотреть по сторонам и искать невесть что в полумраке? Нам это не нужно. Мы идем вперед светлым путем… Одногруппники, подхватив мотив, написали только отрицательные рецензии… Даже Паша, так похожий на Есенина в молодости и уже три раза провожавший Лиану до дома, не отстал от других и катком прошелся по курсовику подружки.
Лианочка раскаялась искренне. Строки, которые так чудесно звучали при свете волшебной лампы или в гамаке под сиреневым кустом, вдруг стали слащаво-мещанскими и несовместимыми с линией партии под безжалостными лампами дневного света в холодной аудитории, где стены выкрашены масляной краской, а однокурсники насмешливо кривят губы. Несколько дней девушка жила в страхе – вдруг вызовут на заседание комитета комсомола или вообще в деканат или в партком. Дальше она боялась заглядывать: там начинался мрак чего-то безжалостно-бескрайнего, как космос. Дома Лиана билась в истерике, швыряя в родителей ни в чем не повинные томики стихов. Отец молчал, мать плакала. Курсовик она переписала, взяв другую тему – что-то про творчество Горького. Получила за него тройку, «с учетом предыдущей неудачи», пояснил преподаватель. В душе остался гадкий осадок от собственного страха и глупого промаха, от предательства Паши, оттого, что у нее такие неправильные родители. Как-то после этого случая она стала менее активна и не поехала на целину, как мечталось на первом курсе, а спокойно приняла распределение в одну из московских школ. Потом перешла в другую – поближе к дому. Родители умерли в один год, почти вместе. Лиана, стыдясь самой себя, горевала не сильно, хоть и поплакала, конечно. И лишь через несколько лет, лежа в постели с гриппом, в жару, она вдруг услышала голос отца:
– Веточка моя, что же ты, детка, разболелась? Ну ничего, все проходит, пройдет и это. Мамочка, нам чай с вареньем, да побольше. Я посижу с тобой. Хочешь, почитаю? Про что? Про рыцарей? Или Тома Сойера? Закрывай глазки и слушай…
И в жару вернулось чувство, которое испытывает в детстве любимый ребенок: защищенности, уверенности, что родители простят, пожалеют. Очнувшись и поняв, что все пригрезилось, Лиана вдруг осознала, что она одна и папы с мамой нет больше. Теперь это было ужасно. Она рыдала несколько дней, потом, едва встав, слабая после болезни, поехала на кладбище. Неумело, но старательно привела в порядок могилы. С тех пор она навещала их регулярно, хотя одиночество скоро стало привычным и жизнь иной не виделась. Замужество так и не случилось. Более того, Лианочка так и осталась девственницей. Было несколько робких ухажеров, но среди них не нашлось ни одного героя, похожего на Баталова или Лаврова в молодости. Где же взять такого молодца, чтобы глаза горели, чтобы пил, не пьянея, строил коммунизм, но не ругался матом, чего Лиана не выносила совершенно, чтобы разговаривать с ним было интересно, да еще и обладал тем, что мама называла мещанским словом «порода».
Итак, Лиана Андреевна работала преподавательницей русского языка и литературы, и было ей уже за пятьдесят. Ученики ее боялись как огня, а она их не любила. Честно сказать, детей вообще сложно любить, особенно если они попадают к тебе в руки в пятом классе. С одной стороны, это определенно дети: они еще смешные, как щеночки, носят бантики и белые блузочки. У мальчишек оттопыренные полупрозрачные уши и забавные вихры на макушках. Они могут даже вызывать умиление, что и случалось порой с Лианой Андреевной первого сентября. Она смотрела на пятые классы и думала: эти будут замечательными учениками. Но уже к концу первой четверти в ее душе не оставалось ничего, кроме привычного отвращения. У детей текло из носа, они грызли ногти, рубашки выбивались из штанов, а бантики развязывались, они дрались и дико шумели. Даже самая милая девочка – ангел с косичками в аккуратном платьице, взиравшая на педагога большими чистыми глазами, – могла на переменке превратиться в визжащее лохматое существо, с упоением лупящее соседа линейкой по спине.
Лиана Андреевна с возрастом все больше тяготела к порядку, который вызывал у подростков зубовный скрежет. Они не понимали, почему блокнот для записей должен быть без картинок и лежать в верхнем углу парты поверх учебника. Почему на урок надо принести синюю ручку, которой они записывали в блокнот то, что велел педагог, а потом еще подчеркивать какие-то фразы зеленой ручкой. Лиана Андреевна строго придерживалась программы и все материалы давала по учебнику или методическому пособию для учителей, рекомендованному Министерством образования и РОНО.
Дальше становилось только хуже, потому что дети росли и позволяли себе нарушать порядок и становиться личностями. Они стали позволять себе иметь собственное суждение и иной раз осмеливались высказывать эти незрелые и провокационные идеи на уроках или в сочинениях.
И чем старше они становились, тем меньше нравились Лиане Андреевне. Вместо детей, из которых она, в соответствии с долгом советского педагога, должна была сформировать строителей социализма, учительница видела перед собой недорослей, которые слушают кошмарную музыку, носят немыслимые штаны, подражают Западу и даже, говорят, могут продаться за пачку жвачки. И хоть под раскатами ее педагогического гнева они еще втягивали головы в плечи, но глаза… в глазах она все чаще замечала насмешку.
Самые отчаянные осмеливались писать сочинения, отступая от сказанного в учебнике, а те, кто вообще писал сочинения с трудом, нашли другой способ отомстить строгой и нелюбимой училке. Дело в том, что Лиана Андреевна с возрастом все больше и больше любила только две вещи – порядок и свои цветы, которыми были заставлены все подоконники в классе. Цветоводство стало страстью старой девы, и ее класс всегда был образцовым, в него водили все комиссии.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
