Однажды ночью, до наступления которой, враги, как и сегодня, успели обменяться всего несколькими выстрелами, два молодых пастуха, стерегшие свои стада в горах Тарсии, ужинали у костра, разведенного скорее от волков, чем от холода. Это были красивые ребята, пара истых калабрийцев, полуобнаженных, с бараньей шкурой вокруг пояса вместо одежды, с сандалиями на ногах и ленточкой на шее, на которой висел образок Младенца Иисуса. Были они, приблизительно, одного возраста; ни тот, ни другой не знали отца, их нашли подкинутыми в трех днях пути — одного от Тарента, другого от Реджио, что доказывало только то, что они не принадлежали к одной семье. Подобрали их тарсийские крестьяне и назвали, как вообще принято называть подкидышей, детьми Мадонны. Крестные же имена их были — Керубино и Челестини.
Дети привязались друг к другу, так как их сблизило между собой их бобыльство.
Приютившие их люди не оставили детей в неведении относительно того, что это доброе дело было совершенно из милосердия, в надежде заслужить вечное блаженство. Сознание оторванности от окружающего еще больше скрепляло их дружбу.
Итак, как я уже сказал, они стерегли свои стада, ели хлеб из одного мешка и запивали его водой из одной чашки, любуясь на звезды, беззаботные и счастливые, словно были обладателями всех земных благ.
* * *
Вдруг они услыхали позади себя треск и обернулись, какой-то человек стоял, опираясь на карабин, и наблюдал, как они ели.
Да, клянусь Иисусом, это был мужчина, костюм которого ясно говорил о его профессии… На нем была широкополая калабрийская шляпа, пестревшая красными и белыми лентами, стянутая черным бархатом с золотой пряжкой. Заплетенные волосы ниспадали по обеим сторонам лица его; большие серьги, обнаженная шея, жилет с пуговицами из серебряной канители, какие шьют только в Неаполе; куртка, от петлиц которой спадали два платка из красного шелка, связанные углами, концы которых терялись в кармане; неотъемлемый кожаный пояс, наполненный патронами и застегнутый серебряной пряжкой. Голубые бархатные штаны, чулки, перевязанные кожаными ремешками, придерживающими также и сандалии. Прибавьте к этому еще перстни на всех пальцах, часы во всех карманах, пару пистолетов и охотничий нож за поясом.
Дети переглянулись. Бандит это заметил.
«Вы меня знаете?» — спросил он.
«Нет», — отвечали мальчики.
«Впрочем, знаете вы меня или нет, это не важно. Все горцы друг для друга братья, и один на другого должен полагаться; итак, я рассчитываю на вас. Со вчерашнего дня за мной гонятся, как за красным зверем: я хочу есть и пить…»
«Вот хлеб, а вот — вода», — был ответ.
Разбойник уселся, поставил рядом карабин, взвел курки обоих пистолетов и принялся за еду.
«Что это за деревня?» — спросил он, покончив с едой, поднявшись и указывая на наиболее темную часть горизонта.
Дети несколько секунд напрягали зрение, тщетно отыскивая указанную точку и приставив к глазам ладони. Затем, приняв вопрос бандита за выкинутую над ними шутку, весело рассмеялись.
Они обернулись, чтобы сказать ему это, но бандита и след простыл. Тогда только они поняли, что шутка была придумана с целью скрыть направление, в котором он удалился.
Мальчики снова сели. Спустя несколько минут, прошедших в молчании, они посмотрели одновременно друг на друга.
«Ты его узнал?» — сказал один.
«Да», — отвечал другой.
Эти несколько слов были произнесены шепотом, как будто собеседники боялись быть услышанными.
«Он опасается, что мы его выдадим».
«Он исчез, не сказав нам ни слова».
«Он не успел далеко уйти».
«Нет, он слишком устал».
«Я, если только захочу, легко его сумею отыскать, несмотря на все его предосторожности».
«Я тоже».
Ни слова не говоря, они одновременно поднялись и отправились в обход горы, каждый с своей стороны, напоминая двух молодых борзых во время охоты.
Не прошло и четверти часа, как Керубино возвратился к костру. Еще через пять минут Челестини также уже сидел на своем месте.
«Ну?»
«Я его нашел».
«Я тоже».
«За кустом олеандра».
«В нише скалы».
«Что было у него справа?».
«Алоэ. А что он держал в руках?»
«Пистолеты со взведенными курками».
«Верно».
«А он спал?»
«Как если бы его охраняли все ангелы».
«Три тысячи золотых, это столько же, сколько на небе звезд!..»
«Каждый дукат равен десяти каролинам, а мы зарабатываем по одному каролину в месяц. Следовательно, мы можем прожить так же долго, как старый Джузеппе, и все-таки за всю свою жизнь не заработаем трех тысяч».
Несколько минут прошло в молчании, которое первым прервал Керубино.
«А что, трудно убить человека?»
«Нет, — ответил Челестини. — У человека, как у барана, есть на шее такая жила: стоит ее только перерезать, и все».
«А ты обратил внимание, что у Чезариса…»
«Раскрыта шея, не так ли?»
«Так было бы легко его…»
«Да, лишь бы нож был достататочно острый».
И каждый из мальчиков провел рукой по лезвию своего ножа, затем, поднявшись, они мгновение смотрели друг на друга молча.
«А кто будет наносить удар?»
Челестини взял с земли несколько камешков и, зажав их в кулаке, протянул руку:
«Чет или нечет?»
«Чет».
«Нечет: тебе идти».
Керубино молча ушел. Челестини видел, как он направился прямо к тому месту, где спал Чезарис; затем, когда тот скрылся из виду, она стал кидать в умирающее пламя костра подобранные перед тем камешки. Не прошло и десяти минут, как он увидел возвращающегося Керубино.
«Ну?» — задал он вопрос.
«Я не посмел».
«Почему?»
«Он спит с открытыми глазами, и мне показалось, что он на меня посмотрел».
«Идем вместе».
И они отправились, сначала бегом, потом шагом, затем — едва ступая на носки. Наконец, они поползли по земле, как змеи. Достигнув куста алоэ, они, не отделяясь от земли, подняли головы и, раздвинув сучья, заметили бандита, спавшего в той же позе.
Они начали подкрадываться — один справа, другой слева, направляясь под прикрывавший спящего свод пещеры. Очутившись около него, мальчики, держа в зубах ножи, стали на одно колено. Разбойник казался неспящим, его глаза были совсем открыты; только зрачки были неподвижны.
Челестини сделал знак рукою Керубино, чтобы тот следил за его движениями. Перед тем как лечь спать, бандит прислонил свой карабин к стене, обвязав огниво одним из своих шелковых платков. Челестини тихонько развязал платок, растянул его над головой Чезариса и, увидев, что Керубино приготовился, вдруг опустил его с криком:
