меня было до вечера.
***
Вечер особо не отличался от других, которые были раньше. Чистый хрусталь и фарфор, насыщенные соком цвета от красного до фиолетового, который в изобилии стекали по пальцам, спокойные звуки, убаюкивающие мысль. И когда последние лучи дня уже были готовы отправиться сквозь непроглядную черноту небосвода в мир вечного покоя, я посмотрел на нее.
Передо мною было лицо совершенно мне не знакомое.
Я в полной растерянности рассматривал глаза, нос, губы, овал лица. Она что-то говорила. Я закрыл глаза в надежде, что мозг увидит общие черты между обыденным и непознанным. Образ таял, но за ним, ни чего. Она спросила: “Так что ты там будешь делать? “. Сил что-либо сказать у меня уже не было.
***
За огромной и с трудом открывающейся дверью оказалась изысканно обставленная комната со слегка приглушенным светом.
Очень изящно несколько раз Нефела похлопаем ладонью по свободному пространству дивана рядом с собой, и, откинувшись на спинку, закинув ногу на ногу, органично вписалась в готический участок интерьера.
— Вероятно, это слово присядем — я не стал озвучивать свою догадку.
Не слишком ли много знаков и жестов? Не слишком ли мало слов. Правда, как первое, так и второе может дать мне понять, что я оказался здесь не зря. Теплые цвета, приятная текстура и удобная форма, вот она формула Сирены. Говорят, что правда находится не в ногах. В моей ситуации, правда — это атрибут не тщетности того, что было и того, что еще не произошло.
***
— Кажется, все обошлось. Ну, пока тихо и спокойно.
— А что, бывает и хуже? — сгоревший стол, поломанная мебель, разбитые кружки и кувшины, как последствия спонтанного выброса эмоций — это значит, мне повезло?
Нефела и Сирена, которую мы оседлали, заодно, иначе не объяснить то, что Нефела ответила: “Везение если ты свидетель, злой рок для очевидцев. Очевидцы молчат — говорят свидетели”.
***
— Да знаю я эту историю!
— Но я хотел пояснить мораль этой истории.
— Нам много раз рассказывали, что на самом деле это был не акт истовой веры в своего хозяина, а его молчаливый отказ от воды и пищи в самом центре центральной площади, был актом протеста!
— Нууу… В целом…
— А еще — уже шепотом и быстро проговаривая слова — что Солнцу безразличны те, кто ему служат, для него имеет значение только он сам!
— Все верно, сегодня это истинная трактовка того, что было так давно. Однако почему этот послушник пришел в этот город?
***
Вдох, выдох и все упорядочено: звуки, из которых исчезла острота момента, тени, утратившие амплитуду изменений. Стационарность — это фитиль к бочке с порохом.
— Так что же ты здесь делаешь? — фитиль выгорел уже на половину — подожди — Нефела замерла — будь здесь, я сейчас.
Она практически мгновенно скрылась за дверью. Я не знаю что за этой дверью.
***
Чтобы выжить, Минотавр выработал хитроумную стратегию: он соорудил непостижимый нашему разуму лабиринт. Лабиринт — это его защита. Если разум вовремя не остановится, в стремлении найти и победить Минотавра, то он навсегда останется блуждать в нем. От безумия нет лекарства. Минотавру нужна еда, как и всему человеческому, Мы, боясь его власти, раз в год преподносим ему дары: лжем, крадем, убиваем.
***
Сирена своим мягким пением постепенно начала убаюкивать меня.
— Может откроешь дверь, пока эта Сирена тебя окончательно не усыпила? — спросил я сам себя.
— Зачем? — опять спросил я сам себя.
— Ты же здесь не для того, чтобы ждать — ответил я сам себе
— Так ты предлагаешь искать ее, или выход? — я задал себе очередной вопрос.
Возникла крайне неловкая пауза.
— Только честно — сразу предостерег я сам себя.
Сирена почувствовала что-то неладное. Что бы удержать почти поддавшуюся ее влиянию жертву, она превратилась в нечто неприятное, а ее пение — это липкая слизь от которой я не могу оторваться.
Началась борьба правды и желания.
***
Я не долго размышлял о том, что сильнее: то зачем я здесь оказался, или то, что сделало бы большинство, находясь здесь.
Сирена подавленно скрипнула. Я начал обретать себя. И у дверей стал практически прежним.
Дверь оказалась крайне тяжелой на подъем.
— Как же у тебя получилось, так легко открыть ее? — озадаченно пропыхтел я.
Горящие за ней в изобилии свечи подняли градус.
***
Молодой мужчина подходит ко мне, раскрывает свою, сплошь в следах физического труда, ладонь, на которой неспешно начинает расправлять складки, оказавшийся на свободе кусок полиэтилена. Сквозь его тусклую материю, просматриваются очертания металлического стержня.
— Купи — вопрошает мужчина.
Я непонимающе смотрю на этот кусок металла. Смотрю в его белесые глаза.
— Купи, я только что, новый купил. Только он без ценника — и мужчина, указательным пальцем, пару раз ткнул в раскрытую ладонь. Кусок полиэтилена зашевелился — Меня военкомат забирает. Купи, тридцать один рубль. Тридцать один рубль. Куда я его дену. Военкомат забирает.
— Он мне не нужен — но что-то надо делать. Моя рука потянулась к карману. Последний раз, кажется, там были железные деньги.
— Меня убьют, и крест — его левая рука постаралась оставить след в воздухе в виде двух скрещенных полос. Но воздух чист. Лишь я один запомнил его жест. Теперь его глаза смотрят в мои, они наполнились слезами, сентиментальность здешних отличительная черта — а может вернусь. Что я с ним делать буду. Он на 10 миллиметров.
Я не знаю, что это значит, но постарался многозначительно кивнуть головой.
Карман оказался пуст, но есть еще один, в котором они могут оказаться. Путь к этому карману более длинный, но решение принято, и я отправился в путь.
— Купи, он резьбу нарезает на 10. Берешь дрель… У тебя же есть такая… — мужчина левой рукой описал в воздухе дугу — перфоратор?
Киваю. У него надежда, в моей руке факт наличия в конце проделанного пути, его желания. Я, не зная, сколько у меня в руке: больше, меньше или ровно тридцать один рубль. Протягиваю руку и высыпаю все на практически расправившего свои складки полиэтилен.
— Понимаешь он на десять! Берешь отверстие и нарезаешь резьбу — продолжает мужчина — а меня военкомат забирает.
Меньше тридцати одного, наверное, жаль. Определенно жаль, что меньше.
***
Комната из 3.2829200000000000000000000000000 молекул мрамора. Именно столько звезд на этот момент было в галактике. Идеальные пропорции комнаты до шестого знака после запятой, делали комнату совершенной.
В комнате трое.
— Я показал ему его путь в царство мертвых — приговорил один, размеренно поглаживая трехголового пса.
