Книга Ничего святого - Степан Алексеевич Суздальцев

своим вниманием. С моим отцом отношения у него были скверные: он осуждал путь, который избрал папа. А бабушка, которая всегда любила отца, защищала его – так они и поссорились. Я впервые увидел дядю Гришу на папиных похоронах. Он был серьёзен, угрюм и необщителен. Потом он поговорил о чём-то с бабушкой, едва не подрался с папиными друзьями и вернулся на Ближний Восток.

Поначалу папины друзья совершали поползновения материально помогать моей бабушке, но ввиду неправославного рода их деятельности они быстро были преданы анафеме и отлучены от нашей семьи.

Отец, напротив, был причислен бабушкой к лику святых, и его портрет занял почётное место на чехословацком серванте, заменявшем бабушке красный угол.

Фотография отца была помещена между портретами деда и Карла Маркса. В детстве я, мало чего разумевший в вопросах Интернационала, глядя на идеолога коммунизма, думал, что это мой дед по матери. Я искренне гордился тем, что в его честь на площади Революции стоит памятник.

О женщине, которая меня родила (к слову сказать, звали её Наташа), мы с бабушкой никогда не разговаривали.

Когда папа ещё был жив, мы жили вместе с бабушкой, но после похорон мама решила, что будет правильнее, если она не будет мозолить глаза бабушке, и, сняв комнату в коммунальной квартире где-то на краю света, переехала туда, забрав с собой и меня. Тот край света, где мы поселились, назывался Матвеевское, и это гиблое место, очевидно, никогда не знало строк одноимённого Евангелиста. Но именно здесь свершился мой первый Египет.

Мама училась в Первом меде, а заодно ещё и нашла какую-то работу, которой с трудом хватало на аренду жилищной площади и прокорм двух, впрочем, не самых голодных ртов. Помимо нас, в квартире жил ещё какой-то мужик – густобровый брюнет с усами, как обувная щётка. Он был уже преклонного возраста (ему было лет тридцать пять, а то и все сорок), но тем не менее каждый раз, когда мы с ним виделись, он стремился со мной общаться. Особенно он оживлялся, когда появлялась мама, – он сразу раздвигал улыбкой свой полный золотых просверков рот, из которого лились навязчивые комплименты. Всякий раз, когда такое происходило, мама сдержанно отвечала что-то вежливое (он был хозяин квартиры), после чего уводила меня в нашу комнату.

Благодаря статусу матери-одиночки она смогла устроить меня в детский сад, который с радушием погоста принял меня на воспитание. Помню, там была такая воспитательница – Валентина Васильевна. Она отчего-то очень сильно не любила детей, всё время ругалась на них и кричала, когда те делали что-то не так. А поскольку под пристальным её надзором у детей всё валилось из рук, кричала она постоянно. Я тогда удивлённо думал, зачем же такие люди идут воспитывать детей, и каждое утро просил маму не вести меня в детский сад. Но мама ничего не могла поделать: рано утром она вела меня в сад, откуда ехала учиться, потом шла на работу, а вечером она забирала меня, и мы медленно шли домой. Дома она готовила ужин и еду на следующий день, мы ели и ложились спать. Утром я очень не хотел идти в детский сад и мечтал как-нибудь увильнуть от этой повинности, однако, когда вечером за мной приходила мама, усталая настолько, что ей даже разговаривать со мной было трудно, я не хотел возвращаться домой.

Иногда мама отвозила меня на выходные домой, и я проводил счастливые дни в компании бабушки. Я помню, всякий раз бабушка предлагала маме вернуться (она жила в просторной трёхкомнатной квартире), но она всякий раз отказывалась.

Месяца через два я сидел в нашей комнате в Матвеевском, а мама вышла на кухню. Потом я услышал из-за двери голос соседа, – он снова говорил какие-то скабрезные любезности моей маме, но она ничего не отвечала.

– Давайте вместе ужинать! – сказал он.

– Я уже сказала, не надо, спасибо, – ответила мама.

– Я всё равно на троих приготовил.

– Спасибо, но это вы зря приготовили, – сказала мама. – Мы не голодные.

– А зачем же на кухню было идти? – спросил он.

– Чай заварить.

– Так давайте чай пить.

– Иосиф, – сказала она, стоя уже на пороге комнаты, – спасибо большое, не надо, правда.

Сосед фыркнул и пошёл на кухню.

– Мы сегодня не будем ужинать, мама? – спросил я.

Я спрашивал не потому, что был слишком голоден, – просто хотел уточнить.

– Нет, сегодня не будем, Вась, – как-то грустно ответила мама.

Мне было очень жаль её, я не хотел, чтобы она расстраивалась, хотелось – ужасно хотелось – её поддержать, но я не знал как и потому молча пошёл к кровати. Не знаю почему, но после этого она села на табуретку спиной ко мне, закрыла лицо руками и горько заплакала.

Наутро мы проспали: уже 20 минут назад нужно было идти в детский сад, но мне приспичило начать очередной раунд игры «Предложи альтернативный сценарий дня».

– Мама! – молодцевато произнёс я. – Почему, собственно, мы с тобой никуда не ходим? Вокруг полно всего: театры, музеи, кино, зоопарк. Почему обязательно нужно идти в детский сад?

– Одевайся, – сказала она. – Ты опаздываешь в детский сад.

– Нет! Я не хочу в детский сад!

– Вась, я опаздываю, – сказала она немного сердито, – одевайся живо!

Мне не понравился нажим в её тоне, и я решил восстать против такого обращения.

– Не буду! Хочу в зоопарк!

– Вася, мне очень надо попасть на семинар! Одевайся быстро! – закричала мама.

– А что такое семинар? – спросил я.

– Вась, быстро надень штаны!

– И мы пойдём в зоопарк? – весело спросил я.

Мама взяла ремень.

– Я тебе сейчас устрою зоопарк! – сказала она, заводя меня в угол. – Сейчас ты у меня бабуином станешь.

Несколько небрежных движений, – и она выполнила своё обещание. Я стоял и ревел, не поворачиваясь к ней.

– Ну всё, хватит, – произнесла она, смягчившись.

– Я не хочу в зоопарк! – кричал я. – И в детский сад не хочу! Я хочу домой! Хочу к бабушке!

– Вась, ну хватит, – говорила мама, гладя меня по голове.

– Ба-буш-ка-а-а-а! – надрывался я.

– Перестань, сынок, – она повернула меня и крепко прижала к себе.

Вечером сосед снова начал говорить что-то маме. Она ответила ему «нет», но он дальше что-то бормотал.

В какой-то момент я услышал, как она закричала: «Отпусти!»

В следующую секунду она влетела в комнату и закрыла за собой дверь.

– Всё хорошо, мама? – зачем-то спросил я, хоть и знал, что ничего не хорошо.

Я понимал, что сосед плохой и что от него не приходится ждать добра. Я понимал, что маме тяжело, но мне хотелось – очень хотелось, чтобы мама сказала, что всё хорошо.

– Да, Вась, – сказала она. – Завтра ты не пойдёшь в детский сад.

– А когда пойду? – уточнил я.

– В этот детский сад больше никогда не пойдёшь.

На следующее утро мы вернулись домой, – бабушка встретила нас с распростёртыми объятиями. В тот день она не пошла на работу и отвела меня в зоопарк. Мама приехала вечером, и мы с ней легли спать в их с папой комнате.

Правда, на следующий вечер мама не появилась. Я спросил, где она, и бабушка сказала, что у мамы дела, и она приедет потом. И она правда приехала: мы с ней часто виделись, она приезжала к нам в гости, но мы больше не жили вместе, и тем не менее я был рад, что мне больше не придётся вернуться в Матвеевское.

Через несколько месяцев мама сказала, что уедет ненадолго, но потом обязательно вернётся.

И так она пропала на несколько лет.

Бабушка была добрая. Она очень сильно меня любила. Помню (хоть я и был ещё совсем мелкий), каждый раз, когда она вела меня домой из детского сада, мы останавливались у ларька и покупали мне новую игрушку. Каждый день! Мало кто из моих друзей мог похвастаться этим. Да что уж там, – мало кто! Никто не мог. Много лет спустя я узнал, что иной раз, когда бабушка покупала мне игрушку, она судорожно прикидывала в уме, удастся ли ей сегодня