Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
записных ораторов, ни флагов, ни эмблем на шляпах или лацканах; не было никаких беспорядков, из-за которых стоило бы вызывать полицию или войска парижского гарнизона. И вдруг настроение собравшихся неожиданно изменилось. Через толпу рука об руку пробирались трое молодых людей, время от времени выкрикивавших: «К оружию!» В этот же момент еще один молодой человек в довольно бедной одежде запрыгнул на стол и начал произносить перед толпой зажигательную речь. И через несколько минут площадь перед дворцом Пале-Руайяль просто закипела от возмущения. Французская революция, которая ныне считается одним из самых важных событий XVIII века, началась!
Никто не знает имен этих троих молодых людей, призывы которых побудили четвертого произнести свою речь, но имя оратора дошло до нас как имя человека, который первым начал серию революционных взрывов, которые с некоторыми интервалами будут продолжаться до наших дней.
Его звали Камиль Демулен. Это был двадцативосьмилетний адвокат и весьма остроумный и язвительный журналист. Его слов никто не записал, но их сила, заключенная в самой их сущности, была такова, что осознать ее пока не мог никто, и меньше всего он сам. Через сорок восемь часов после его выступления громадная, нависающая над Парижем крепость Бастилия, символ абсолютизма Бурбонов, была взята штурмом. Вулканы народного гнева, рычащие уже более ста лет, взорвались над этим зловонным, задыхающимся от самого себя городом. Подобно потоку лавы гнев обездоленных катился, все сметая перед собой, по государственной машине и Церкви, по королям, королевам, аристократам, священству и сотням лет привилегий.
Прежде всего привилегии! В течение многих и многих поколений продвижение по службе во всех профессиях, и прежде всего в военной среде, зависело от происхождения, и только от этого. Ни один рядовой солдат, какие бы способности или рвение он ни демонстрировал, не мог рассчитывать, что поднимется выше уровня старшего сержанта полка, да и то если выкажет глубочайшую верность престолу. Солдаты, отвечавшие за безопасность королевской особы, даже не были французами — это были швейцарские наемники. Патриотизм не стоил ничего, благородное происхождение — все.
И все это должно было измениться в течение нескольких месяцев. По всей Франции мужчины увидели открывающуюся перед ними надежду на более быстрое продвижение по службе, и никто так не был уверен в ней, никто так ей не радовался, как те, кто жил в казармах. Войска, вызванные, чтобы загнать толпы в их трущобы, соединились с революционерами. В Париж одна за одной прибывали депутации из провинций, чтобы выразить свою лояльность по отношению к новой власти. Одна из таких депутаций играет важную роль в нашем рассказе, и ее история и станет отправной точкой для нашего повествования.
Анализируя период времени длиною более ста пятидесяти лет, можно ошибочно предположить, что французская революция поддерживалась исключительно мощью и боевой энергией парижских толп. Это не так. Эти толпы и их часто сменявшиеся вожди не играли столь уж важной роли в последовательности восстаний и переворотов, начавшейся нападением на Бастилию в июле 1789 года и закончившейся захватом власти Наполеоном за несколько недель до конца столетия. На самом деле побудительный стимул для революции был создан двумя социальными группами: недовольными монархией лицами свободных профессий, из среды которых вышло большинство политиков того периода, а также младшими офицерами и сержантами армии. Прояви вторая из этих групп лояльность к короне, революция была бы подавлена за несколько недель и Франция в течение всего XIX века вполне могла бы оставаться монархической державой. Именно присутствие в армии смелых и умных людей, настоящих мужчин, ненавидевших деспотизм и неэффективность режима Бурбонов, позволило сформироваться «пятой колонне» и дало возможность парижским идеалистам и краснобаям превратить слова в дела, которые в конечном итоге и повергнут троны европейских монархов.
Одним из таких недовольных был некий девятнадцатилетний лейтенант из Бургундии, воинская часть которого стояла в Аррасе. Его звали Луи-Никола Даву, и он происходил из аристократического семейства, обосновавшегося в Осере. Когда в Аррас из Парижа прибыл курьер с последними новостями о падении Бастилии, никто не расспрашивал его с большим тщанием, чем Луи Даву. Этот младший офицер был серьезным молодым человеком, глубоким знатоком государственного права, хотя и несколько педантичным в своей профессии.
Насколько могут вспомнить его современники, Даву посвятил себя профессии военного, однако ко времени описываемых событий ему не удалось произвести большого впечатления на своих начальников. Его единственной отличительной особенностью была манера неряшливо одеваться и презрение к попыткам пощеголять со стороны его сотоварищей-субалтернов. Начищенная медь и напудренные парики совсем не представляли для него интереса. Совершенного полководца он представлял себе как человека, который интересуется исключительно профессиональной стороной своего дела и переходит к действию, только тщательно оценив каждый из возможных для него вариантов: стремительную атаку, упорное сопротивление и, если необходимо, отступление с боем и в полном порядке. К девятнадцати годам он заслужил репутацию несговорчивого упрямца. В офицерской столовой его речи никогда не заканчивались смехом. На ухаживание за женщинами, как и на карточные игры, он не считал нужным затрачивать ни времени, ни денег. Показную сторону военной жизни он также презирал, очень многое держал про себя, не заводил друзей и не лебезил перед теми, кто мог бы продвинуть его по служебной лестнице.
Он, видимо, был самым непопулярным младшим офицером в полку, но, хотя многие и смеялись над его необщительностью и плохо завязанными галстуками, это делалось только за его спиной. Никто не осмеливался высказать эти претензии ему в лицо, поскольку в натуре Даву было нечто такое, что внушало хоть и недоброжелательное, но уважение. И когда через несколько недель после падения Бастилии этот многими не любимый молодой офицер вошел в столовую и холодно предложил послать офицерскую депутацию в Париж, чтобы заявить о лояльности Королевского Шампанского полка новому правительству, никто и не подумал арестовать его как мятежника и предателя дела короля. Офицеры выслушали все, что он собирался сказать, и затем избрали его своим представителем — честь, которую он принял, коротко кивнув.
Новости об этой попахивающей мятежом выходке вскоре просочились в сержантскую столовую, где немедленно были встречены с одобрением. В казарме сержантов был свой собственный «законовед», готовый сопровождать лейтенанта Даву в Париж, и к жесткому, лишенному чувства юмора офицеру тотчас же присоединился человек, бывший ему противоположностью во всех отношениях, кроме одного — радикализма, который и удерживал их рядом друг с другом.
Представитель интересов сержантского состава был полноватым розоволицым маленьким человечком, который, бывало, восхищался звуками собственного голоса и с радостью принимал весь риск бунта взамен на значимость связанных с ним событий. Его подлинное
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
