Ходил два года на бокс, пока не сломал себе нос. Потом увлекся восточными единоборствами, занятия тайно проходили в подвале дома, потому что карате в СССР официально был запрещен. Последним увлечением стало кладоискательство, отчего моя жена, не выдержав моего многообразия и хронической лени, подала на развод. А то, что я вижу странного типа коров, есть следствие моего хобби — чтения. Несколько последних лет я начал читать запоем, проглотив практически всех российских фантастов. Скорее всего, я получил тяжелую травму, и сейчас врачи борются за мою жизнь. От меня здесь ничего не зависит, мне следует набраться терпения и не верить в окружающую виртуальность.
Пройдет немного времени, и я очнусь в пропахшей запахом хлорки и медикаментов палате, с катетером в члене и судном под задницей. Такое я видел, когда в больницу попал мой единственный друг Филимонов Андрей Иванович по кличке Филин. Его сбила машина, когда он решил перейти дорогу в неположенном месте. Филин пролежал в реанимации пять дней и умер, не приходя в себя, весь пропахнув запахом мочи и дерьма.
Но почему я видел свою смерть, и что за туннель, по которому я летел? Да ты просто нарик, вот и привиделось, — мой внутренний голос сегодня был на высоте. Предупреди он меня о сосульке, не пришлось бы блуждать по виртуальным мирам из калейдоскопа прочитанной фантастики. Сам ты обдолбыш, — отмахиваюсь я от назойливого собеседника в своей голове.
Нужно заснуть, тогда проснусь в палате«, — недолго думая, ложусь на траву свернувшись калачиком. Два солнца на небе меня уже не удивляют, во мне, наверное, столько обезболивающего, что даже три члена в штанах мне показались бы нормой.
Когда я проснулся, одно солнце висело над горизонтом, а второе все еще стояло в зените, заметно потускнев. Пустой желудок и кишечник отозвался неприятным урчанием. Мир хоть и виртуальный, а голод я ощущаю реальный. И сколько мне или моему сознанию блуждать по этим странным местам, пока врачи вытащат меня из комы? Поднявшись на ноги, замечаю, что стадо мутантных коров и мужик с красным кушаком исчезли. Придется идти в село, может, мне там повезет, и я, съев иллюзорную пищу, уберу гнетущее чувство голода.
Небольшая группа ребятишек в возрасте шести-семи лет попадется навстречу, когда до ближайшего дома с покосившимися плетнем остаётся около пятидесяти метров.
— Ку-дар, ку-дар, — скандирует дети, швыряя в меня комья сухой земли. Я прикрываюсь руками, удивляясь смелости ребятни: рядом со мной они кажутся лилипутами. Но ни один из них не убегает, даже когда я приближаюсь вплотную. Схватив ближайшего пацаненка шести лет за руку, я грозно спрашиваю:
— Ты почему бросаешь в меня землю? Сейчас уши тебе оторву.
— Не оторвешь, — громко отвечает мальчуган, пытаясь вырваться, — ты ку-дар. Мой папа говорит, что ты бесполезный кусок дерьма.
«— А кто твой папа», — спрашиваю у дерзкой сопли.
— Мой папа даха-нир, он тебя сегодня хорошо угостил ножом.
При упоминании слова «даха-нир» моментально всплывает образ бородатого мужчины, кричащего про отсутствие молока у своих «даха» при виде меня. Только сейчас чувствую боль в голове, второй рукой ощупывая голову. Натыкаюсь на огромную шишку в теменной области с застывшей коркой крови. Словно в замедленном кино прокручиваю назад события, вспоминая, как на меня лилось что-то влажное. Вода?
Но в руках мужчины не было емкости с водой. Секунду спустя из глубоких уголков памяти выплывает картина, на которую тогда не обратил внимания: мужчина заправлял мотню своих штанов, завязывая тесемки. Какова моча на вкус, — ехидно поинтересовался голос в моей голове. Но я не обратил на него внимания, чувствуя, как клокочет внутри меня обида, заставляя забыть, что все вокруг — порождение моего медикаментозного сна или, скорее, моей комы.
— Где твой папа сейчас? — мальчуган удивленно смотрит на меня и отвечает, — Даха-нир должен находиться дома, когда начинает гаснуть сирд.
— А где твой дом?
— Ку-дар, ты стал еще тупее? Вот мой дом, — мальчик указывает на ближайший дом, тот самый, с покосившимся забором. — Я живу в доме, а ты живешь среди кварков, в сарае.
Отпустив мальчика, торопливо иду в сторону дома. Когда я поднимаюсь по жалобно скрипящим под моими ногами ступеням крыльца, меня настигает крик мальчугана:
— Ку-дар, тебе нельзя в дом, твое место среди кварков.
Проигнорировав крик мальчика, рывком распахиваю дверь. Сон это или кома, но даже во сне я не позволю всякой швали безнаказанно на меня мочиться. Мой давешний «приятель» выпучил глаза, увидев меня на пороге. Его лицо побагровело, а рука застыла на полпути с куском сыра, взятым из деревянной миски.
— Ку-дар, отребье кварка, да сгноит тебя Азрум, ты как посмел войти в дом?
Он медленно начал подниматься с места, протягивая руку к лежащему на столе ножу.
— Ты на меня мочился? — скорее, уточнил я, делая два шага вперед. Где-то сзади меня испуганно пискнул женский голос, когда бородач замахнулся на меня ножом. Но игры закончились, бородатая тварь. Перехватив его руку с ножом, делаю резкое движение, чувствуя, как трещит и ломается кость в локтевом суставе. Нож падает из руки, а сам бородач неожиданно для меня кричит фальцетом:
— Ку-дар, стой, больше обижать не буду, — его голос срывается, переходя в визг. С вывернутой рукой он стоит запрокинув голову, подставляя подбородок под отличный удар. Такого шанса нельзя упускать, вложившись всей силой боковым ударом отправляю любителя оскорблять в дальний угол комнаты. Сбив по дороге грубый табурет, бородатый застывает в такой неестественной позе, что я чувствую, как холодеет кожа вдоль позвоночника.
Испуганная женщина выскакивает из дома, и уже на улице раздается истошный крик:
— Ку-дар убил моего мужа Ярса.
Голод напоминает о себе громким урчанием. Бросив взгляд на неподвижное тело, усаживаюсь за табурет, но вспоминаю, что я не умывался с момента, как меня привели «окропили». В противоположном от лежащего бородача углу комнаты нахожу деревянную бадью полную воды. Черпаком набирая воду, тщательно оттираю лицо, споласкиваю рот, проливая воду на утрамбованный глиняный пол. Вымыв руки, опрокидываю бадью на пол, наблюдая, как вода собирается в лужицу. На столе кроме черствого сыра лежит зелень, похожая на зеленый лук, и ломоть хлеба из ржаной муки грубого помола.
Во дворе послышались громкие голоса, когда я прожевывал последний кусок хлеба, уничтожив все съестное на столе. Беглые поиски в комнате не принесли успеха: больше съедобного нет. В приоткрытую дверь просунулась голова мальчугана:
