принесу тебе другую…
— Сколько еще здесь детей? — попыталась я ее остановить.
— Сейчас восемь, но раньше нас было семнадцать. Некоторых мальчиков и всех девочек, кроме меня, забрали. Все их куклы достались мне, но теперь мне не с кем играть.
— А где взрослые люди? Твои родители?
— Донья Мария сказала, что в дом богов попадают те, у кого родителей нет. Но иногда она говорит, чтобы мы называли ее мамой. Другие взрослые сейчас спят, они придут, когда сядет солнце. — Адонсиа рассказывала, и крутила ручки и ножки грязной кукле с выстриженными волосами.
— И вы целый день здесь одни? Кто заботится о вас?
— Мы уже не маленькие. У нас есть все, что нужно. Я люблю быть одна или с Николасом. Хочешь расскажу секрет? — она с сомнением оглядела меня, видимо, еще не будучи уверенной в том, что я подхожу на роль хранителя ее секрета.
— Хочу.
— Только это должен быть секрет на секрет. Я расскажу тебе свой секрет. А ты мне — свой. Чтобы никто из нас не проболтался.
— Хорошо. Мой секрет… я ээм… на очень важном задании. Я работаю на комитет, который следит за порядком и издает законы. Обо мне даже писали в газетах. Но, здесь я тайно.
— Здорово. А я умею читать. Об этом никому нельзя знать.
— Секрет на секрет, Адонсиа, я нема как рыба в воде. А теперь, не могла бы ты попросить мальчиков вернуть второе ведро?
— Хорошо.
Она ушла и почти сразу вернулась с маленьким детскии ведерком, которое легко пролезало между прутьями.
— Возьми лучше это. Я с ним уже не играю.
— Адонсиа, я не могу, это же твое ведерко.
— Я дарю его тебе, а ты подари мне что-нибудь.
Я осмотрела себя, кроме трусов и футболки с бюстгалтером у меня ничего не было.
— Мне нечего тебе подарить.
— Подаришь потом. Только не забудь.
— Договорились.
— Я схожу за куклами, а потом мы поиграем. Принести тебе еще еды?
— Да, спасибо.
Она вернулась через какое-то время с простыней, покрытой коричневыми пятнами, будто долго лежавшей в крови, но чистой. В простыне в перемежку лежали грязные куклы, спелые фрукты и раскрошившийся пирог, который она сунула туда же.
— Кто готовил это?
— Николас. Он хорошо готовит, но не пироги. Когда его нет, нам готовит Луис. Но еда Луиса никому не нравится.
— Николас и Луис — вампиры?
— А кто это?
— Ты не знаешь, кто такие вампиры?
— Нет. Это те мужчины, которые пьют кровь только других мужчин?
— Это те, кто пьют кровь. Неважно, мужчин или женщин.
— Тогда мы все вампиры. Донья Мария говорит, что мы еще маленькие, чтобы пить кровь.
Я не знала, что ответить. Эти дети ничего не знали о внешнем мире и о самих себе. Их растили, чтобы есть? Мурашки пробежали по моему обессиленному телу. Не понятно было одно, зачем учить свой ужин читать и говорить на других языках?
Я еще раз присмотрелась к девочке: ее волосы и ногти были подстрижены, платье было застиранным, но чистым. И я не заметила никаких следов, царапин, ссадин, даже синяков.
До вечера мы играли в куклы, ели фрукты, и я выяснила, что дети никогда не покидали виллы Лопе, где я оказалась, и их обычные занятия сводились к тому, чтобы играть и подглядывать за вампирами. Они верили в магию, боготворили и боялись Марию — хозяйку дома богов.
В доме не было телефона и интернета, но зато была лошадь. И для меня эта новость стала словно луч забрезжившей на горизонте надежды. Мысленно я уже скакала на ней в родные края, хотя лишь раз сидела в седле пять минут на ярмарке.
Больше хороших новостей не было. Дети не знали, сколько времени и мерили его рассветами и закатами, но могли считать и даже отсчитать несколько минут.
— Ты любишь цветы?
— Люблю.
— За домом их много, они ничьи, мне нравится там лежать. Я не могу показать тебе это место, но могу принести цветов.
— Только если тебя не отругают.
— Я принесу их попозже. Мне нужно идти в ванную, пока солнце не село, и красиво одеться. Донья Мария покупает нам красивую одежду, у меня много платьев и от других девочек. Но если я их испачкаю, мне влетит.
— Тебя бьют? Обижают?
— Нет. Что ты. Я, не хочу, чтобы меня отправили в лабораторию, как других девочек. Поэтому я веду себя хорошо. Вернусь позже.
Она быстро собрала кукол и заспешила, скрипнув калиткой напоследок.
Оставшись одна, я умыла себя, набрав в ладони питьевую воду, и немного повисела на решетке, чтобы размять затекшие мышцы спины. К моему огорчению, решетка была накрепко замурована в стены.
Голова раскалывалась. Солнце уже клонилось к закату, когда я услышала знакомые шлепающие шаги.
— Адонсиа!
— Принесла тебе ужин и много цветов. Хочешь, я побуду с тобой, пока ты ешь?
Я поняла, что она сама не хотела уходить и согласилась, если она наденет венок, который я могу сплести.
Быстро прикончив кусок неприятного пирога, я оставила яблоко про запас.
— Адонсиа, это чудесные цветы. И ты будешь в них словно маленький ангел. — Сказала я, сплетая стебли и травинки в круг.
— Кто такой ангел?
— Это крылатые посланники бога, разве ты не слышала о них в церкви?
— Наверное, нам они не нужны. Зачем посылать кого-то, если мы живем с доньей в одном доме. Она обычно посылает к нам кого-то из младших помощников. Или Николаса. Если бы у них были крылья, я бы об этом знала…
— В вашей церкви… вы поклоняетесь Марии?
— Да, а ты нет?
— Нет. В моем мире много таких, как Мария.
— Ты живешь в мире богов? Пожалуйста, возьми меня с собой!
— Я бы хотела этого. Убежать от сюда и забрать вас всех. Но дверь заперта, и я даже не знаю, как добраться домой… Теперь примерь.
Закатное солнце подсвечивало ее волосы и венок со спины как нимб, а лучи из стеблей и цветов покачивались в такт походке. Это был лучший венок в моей жизни, хотя я плела их лет пятнадцать назад, но при мысли о том, что он станет украшением ее обескровленного тела, на глаза навернулись едкие слезы.
— Ты чудесна. А теперь беги, пока солнце не село.
— Спасибо! Я обязательно приду завтра!
— Я надеюсь на это.
Надеялась на то, что завтра мы обе будем еще живы, потому что последние лучи солнца пропали за горизонтом красивых гор с белыми шапками.
Вдалеке раздавалось эхо детского хора, но я не могла разобрать слов, хоть
