Школьные годы оказались для него самыми счастливыми. Девочек привлекали его красота и обаяние, учителей — неизменная вежливость и внимание; он слушал их с проникновенным видом и никогда не упускал случая улыбнуться, если они шутили; мальчикам же импонировало, что при них он выказывал презрение, как по отношению к учителям, так и к девочкам. Мать его обожала. Постепенно и отец перестал сопротивляться и уже не скрывал своего восхищения сыном.
Начав встречаться с девушками, он неизменно выбирал самых красивых и элегантных. В семье случались споры по поводу его гардероба и карманных денег, но отец быстро уступал, а мать уже мечтала о выгодном браке для своего любимца.
Он закончил колледж со всеми мыслимыми отличиями, получив награды за точные науки и математику. В Книге отзывов было записано, что он пользовался особой популярностью среди соучеников, был лучшим танцором и мог рассчитывать на блестящую карьеру.
Две недели спустя он был признан годным к военной службе.
Всю дорогу до Сан-Франциско его мучила рвота не только потому, что море было неспокойно: его терзала мысль, что он не вернется живым.
На острове, еще частично занятом японцами, он оторвался от остальных солдат своей роты и оказался в джунглях один. В полной растерянности, не зная куда направиться, он услышал выстрел. Пуля пролетела совсем близко. Воздух наполнился криками испуганных птиц. Он бросился ничком на землю, потом откатился к какому-то кусту, уверенный, что пришел его последний час.
Птицы успокоились. На одном из деревьев что-то блеснуло. Он догадался, что это наблюдатель, и начал ползти под прикрытием густого подлеска. Все его тело покрылось холодным потом, ноги сотрясала дрожь, такая сильная, что японец мог услышать шуршанье травы. Ружье, казалось ему, весило не меньше тонны, но он не бросал его.
Когда он был шагах в двадцати от дерева, то увидел на нем скорчившуюся фигурку. Он поднял ружье, прицелился и выстрелил. На дереве все оставалось неподвижным. Потом оружие наблюдателя неожиданно полетело вниз, а он сам, цепляясь за лианы, спустился на землю и поднял руки. Это был маленький желтый человечек в нелепой маскировке из листьев и веток, испуганно бормотавший непонятные слова.
Жалкий вид японца успокоил его. Он перестал дрожать. Ружье уже ничего не весило, теперь оно было продолжением его руки, вытянутой по направлению к этой карикатуре. Бормотанье японца и движения его желтовато-коричневых пальцев выражали мольбу.
Он медленно нажал на курок, не шелохнулся при отдаче, будто и не почувствовал ее. Спокойно наблюдал за тем, как на груди японца расцветает ярко-красный цветок. Маленький человечек соскользнул к его ногам и стал царапать землю пальцами. Крики птиц все еще звенели в воздухе.
Он долго смотрел на распростертое на земле тело, потом повернулся и углубился в джунгли, такой же спокойный и уверенный в себе, как в те дни, когда в колледже поднимался на подиум, чтобы получить очередную награду.
В 1947 году он был демобилизован и покинул армию, награжденный двумя орденами. Война оставила ему на память небольшой шрам на боку. Вернувшись домой, он узнал, что его отец погиб в автомобильной катастрофе.
В Менасете ему предложили работу в нескольких местах, но он отказался, так как все они показались ему недостаточно перспективными. Его мать могла жить безбедно на деньги, выплачиваемые по социальному страхованию и прирабатывая шитьем. В течение двух месяцев он получал от федерального правительства двадцать долларов в неделю и наслаждался восхищением своих сограждан, потом решил уехать в Нью-Йорк. Мать попыталась воспротивиться этому, но он уже несколько месяцев был совершеннолетним, и ей пришлось уступить. Соседей удивляло, что, имея возможность продолжить образование за счет государства, он не воспользовался споим правом. Сам он рассматривал университет, как препятствие на пути к успеху.
В Нью-Йорке он устроился на работу в одном книгоиздательстве. Заведующий персоналом уверял его, что со временем он сумеет занять там блестящее положение, но уже через две недели ему до смерти надоело паковать книги.
После этого он работал продавцом в отделе готового мужского платья универсального магазина. Там он оставался целый месяц, но только для того, чтобы заказать себе несколько костюмов с двадцатипроцентной скидкой.
В конце августа, сменив за пять месяцев шесть мест, он начал испытывать серьезное беспокойство. Может быть, он самый обыкновенный парень, как многие другие, и ничего исключительного в нем нет? Однажды вечером, закрывшись в своей комнате, он долго размышлял. Потом, вооружившись авторучкой, составил полный и объективный список своих талантов и способностей.
В сентябре он записался в школу драматического искусства, где все расходы оплачивались государством. Вначале преподаватели возлагали на него величайшие надежды. Он был хорош собой, весьма неглуп, обладал приятным, мягким голосом, которому вредил только его провинциальный акцент. В первое время он был полон рвения, но требовавшаяся от него постоянная напряженная работа быстро ему наскучила. По-настоящему усердно он занимался только дикцией: его неприятно поразило, что у него обнаружили какой-то «акцент».
В декабре — ему исполнилось тогда двадцать два года — он познакомился с одной богатой вдовой, почти пятидесятилетней, но еще весьма привлекательной. Они встретились на углу Пятой авеню и Пятьдесят Пятой улицы, и встреча их была в высшей степени романтична. Поскользнувшись на краю тротуара, в то время как к нему подъезжал автобус, прекрасная вдовушка, вконец растерянная и смущенная, буквально упала в его объятия. Он сделал несколько галантных намеков по поводу сообразительных водителей, тормозящих как раз в нужный момент и пригласил ее в уютный бар, где они выпили по два сухих мартини каждый, чтобы прийти в себя после пережитого потрясения. По счету заплатил он. В последующие недели они часто посещали маленькие кинотеатры для избранной публики и обедали в дорогих ресторанах. Он снова платил, но уже не деньгами.
Их связь длилась несколько месяцев. Он без сожаления оставил школу драматического искусства и целиком посвятил себя завоеванию этой женщины, сопровождая ее повсюду, в частности, и в магазины, где она покупала роскошные вещи не для себя одной. Сперва ему было неловко показываться на людях с дамой вдвое старше, но вскоре он отделался от этого предрассудка. Следует сказать, впрочем, что счастье его было относительным. Лицо этой зрелой женщины неплохо сохранилось, но для ее фигуры годы не прошли бесследно. Через некоторое время он узнал кое-что еще более неприятное. Лифтер дома, где она жила, сообщил ему, что ее поклонники не остаются при ней дольше полугода. Оказывается, он был лишь одним из длинного ряда служивших ей рыцарей. Еще одна ситуация без будущего… В конце пятого месяца, заметив, что она ревнует его все меньше, он решил опередить ее, сказав, что его мать опасно больна и нуждается в уходе.
Он вернулся в родной город, не забыв предварительно спороть фирменные ярлыки модного портного со своих костюмов и заложить свои дорогие часы. Как неприкаянный, бродил он по дому, мучаясь сожалениями: почему не встретилась ему вдова помоложе и более склонная к постоянству?
