Путешественники, горбясь от холода, прошли в ворота, ведя лошадей в поводу. Появился второй монах, молча принял у них поводья и повел животных в сторону, к конюшням, находящимся там же, в пределах крепостной стены.
В сгущающихся сумерках новоприбывшие остановились перед первым монахом. Тот ничего не говорил, а просто ждал.
Один из путников сбросил капюшон, открыв бледное вытянутое лицо, с чертами, будто высеченными из мрамора, светлыми волосами и ясными, серо-стального цвета глазами. Столь характерная внешность явственно указывала, что это не кто иной, как специальный агент ФБР Алоиз Пендергаст.
Монах повернулся ко второму путнику, и тот нерешительным движением откинул свой капюшон. Каштановые волосы тут же растрепались на ветру, осыпанные взвихренными снежными хлопьями. Она стояла, слегка наклонив голову, молодая женщина, на вид чуть старше двадцати, с тонким лицом, высокими скулами и красиво очерченными губами — воспитанница Пендергаста Констанс Грин. Стремительно обвела все вокруг пронзительным взглядом фиалковых глаз и опять опустила взгляд.
Несколько секунд монах смотрел на нее, затем, не говоря ни слова, повернулся и сделал знак следовать за ним.
Пендергаст и его подопечная в молчании последовали за монахом по каменной дорожке к главному комплексу. Провожатый миновал вторые, внутренние, ворота и ступил в темные пределы самого монастыря, где воздух полнился запахами сандала и воска. Громадные, окованные железом двери с глухим звуком закрылись за путниками, заглушая вой ветра до неясного шепота. Все трое пошли по длинному коридору, одна сторона которого была уставлена молитвенными мельницами[3]— медными цилиндрами, которые, скрипя, вращались вокруг вертикальной оси, приводимые в движение каким-то скрытым механизмом. Коридор раздваивался, уходя все глубже в недра монастыря. Впереди появился еще один монах он нес в медных подсвечниках большие свечи, мерцающее пламя которых выхватывало из тьмы древние фрески на обеих стенах.
Коридор, сделав несколько поворотов, придававших ему сходство с лабиринтом, привел наконец в большую комнату. Один ее конец занимала статуя Падмасамбхавы[4], тантрического Будды, подсвеченная сотнями свечей. В отличие от большинства изображений Будды — созерцательного, с полузакрытыми глазами — глаза тантрического Будды были широко раскрыты, в них играла жизнь, что символизировало обостренное восприятие, результат постижения сакральных истин Дзогчен[5]и Чонгг Ран.
Монастырь Гзалриг Чонгг был одним из двух храмов в мире, культивирующих древнюю буддийскую практику Чонгг Ран — тайное учение, известное немногим посвященным под названием «Сокровище изменчивого ума».
У входа во внутреннее святилище путешественники остановились. В дальнем его конце на каменных скамьях, размещенных ярусами, сидели в молчании несколько монахов, как будто бы ожидая кого-то.
Самый верхний ярус занимал настоятель монастыря, человек примечательной внешности. Его древнее морщинистое лицо отметила печать смешливости, даже почти веселья. Рядом сидел монах помоложе, также известный Пендергасту, исключительно хорошо сохранившийся человек лет шестидесяти — Цзеринг. Он был одним из очень немногих монахов, говоривших по-английски, и выступал в роли администратора монастыря. Ниже в ряд располагались двадцать монахов: несколько подростков, а остальные — древние и сморщенные от старости.
Цзеринг поднялся и бегло заговорил по-английски со-странной тибетской напевностью:
— Друг Пендергаст, милости просим вновь в монастырь Гзалриг Чонгг. Мы также приветствуем твоего гостя. Пожалуйста, присядьте и выпейте с нами чаю.
Он повел рукой в сторону каменной скамьи с двумя расшитыми шелком подушками — единственными подушками в комнате. Гости сели, и через несколько мгновений появились несколько монахов с медными подносами, уставленными чашками дымящегося чая с маслом и цзампой[6]. Некоторое время в молчании пили сладкий чай, и лишь когда закончили, Цзеринг заговорил:
— Что вновь привело друга Пендергаста в Гзалриг Чонгг?
Спецагент встал.
— Благодарю тебя, Цзеринг, за гостеприимство, — негромко произнес он. — Рад, что снова нахожусь тут. Я вернулся к тебе для того, чтобы продолжить путь медитации и просветления. Позволь представить мисс Констанс Грин, которая пришла в надежде поучиться. — С этими словами он взял спутницу за руку, и девушка встала.
Наступило долгое молчание. Наконец Цзеринг поднялся с места, подошел к Констанс и встал перед ней, спокойно глядя ей в лицо. Затем поднял руку и легонько дотронулся пальцами до ее волос, так же мягко коснулся грудей — сначала одной, потом другой. Грин продолжала стоять не шелохнувшись.
— Ты женщина? — спросил монах.
— Уверена, вы и раньше видели женщин, — сухо ответила она.
— Нет, — ответил Цзеринг. — Я не видел женщин с тех пор, как пришел сюда. Мне было тогда два года.
Констанс покраснела.
— Извините. Да, я женщина.
Цзеринг повернулся к Пендергасту:
— Это первая женщина, явившаяся в Гзалриг Чонгг. Мы никогда прежде не принимали женщин учиться. Я сожалею, но это недопустимо. Особенно теперь, в разгар погребальных церемоний по преподобному Ралангу Ринпоче.
— Так Ринпоче умер? — спросил Пендергаст.
Цзеринг поклонился.
— Мне жаль слышать о смерти высочайшего ламы.
При этих словах монах улыбнулся:
— Не беда. Мы найдем его перевоплощение, девятнадцатого Ринпоче, и он опять будет с нами. Это мне жаль отвергать твою просьбу.
— Женщина нуждается в вашей помощи. Мы оба… устали от мира и прошли долгий путь, чтобы обрести покой. Покой и исцеление.
— Я знаю, какое трудное путешествие вы совершили. Знаю, как сильно вы надеетесь. Но Гзалриг Чонгг существует тысячу лет без женского присутствия, и это нельзя изменить. Она должна уйти.
Опять наступило долгое молчание. Наконец Пендергаст поднял глаза к древней неподвижной фигуре, занимающей наивысшее место.
