Вдали поднимался над городом огромный романский купол нового музея, а еще дальше, на другой стороне загадочной желтой реки Нил, которую египтяне считают матерью времен и царских династий, затаились грозные пески Ливийской пустыни, катящиеся волнами, меняющие цвет, страшные своими тайнами.
Красное солнце опустилось совсем низко, уступая место безжалостному холоду египетской ночи, и, когда оно встало на краю земли, подобно Ра-Хоракти, или Солнцу Горизонта, древнему богу Гелиополя, мы увидели на фоне медного всепожирающего огня черные линии пирамид Гизы – палеологических гробниц, которым было много тысяч лет, когда Тут-Анх-Амон поднялся на золотой трон в далеких Фивах. Тогда мы поняли, что с нас хватит сарацинского Каира и мы должны познать более давние тайны настоящего Египта – черного Кема, богов Ра и Амона, Исиды и Осириса.
Наутро мы посетили пирамиды, на «виктории» пересекли остров Гезиру, на котором растут могучие лебахии, по небольшому английскому мосту перебрались на западный берег. Мы ехали вдоль берега между двумя рядами могучих лебахий, мимо просторного зоологического сада в сторону Гизы, которая с тех пор соединена с Каиром новым мостом. Потом мы повернули и поехали по Шариа-эль-Харам, пересекли район неподвижных, словно стеклянных, каналов и нищих деревушек, пока впереди не показалась цель нашего путешествия, проступая сквозь утренний туман и в перевернутом виде отражаясь в придорожных лужах. «На нас взирают сорок веков», – говорил тут Наполеон своим солдатам.
Дорога круто шла вверх, пока мы не добрались до места пересадки между троллейбусной станцией и отелем «Менахаус». У Абдуллы, в мгновение ока купившего нам билеты на осмотр пирамид, по-видимому, были свои отношения с крикливыми и грубыми бедуинами, которые жили в нищей деревушке неподалеку и приставали ко всем путешественникам без разбору, ибо он без особых хлопот удерживал их на расстоянии и даже раздобыл для нас пару великолепных верблюдов и осла для себя, да еще задорого нанял несколько мужчин и юношей приглядывать за ними, но они оказались для нас малополезными. Расстояние, которое нам предстояло преодолеть, было столь невелико, что мы могли бы обойтись и без верблюдов, однако мы без сожаления прибавили к нашим познаниям еще этот довольно неудобный способ передвижения по пустыне.
Пирамиды стоят на высоком каменном плато рядом с самым северным из царских и аристократических погребений, построенных в окрестностях ныне не существующего Мемфиса, который располагался на том же берегу Нила, что и Гиза, но немного южнее, и процветал между 3400 и 2000 годами до Рождества Христова. Самая большая пирамида, которая ближе всего к новой дороге, быта построена фараоном Хеопсом, или Хуфу, около 2800 года до Рождества Христова, она поднимается на высоту более чем 450 футов. В одном ряду с ней, но дальше на юго-запад, находится вторая пирамида, построенная следующим поколением по приказу фараона Хафры, и хотя она немного меньше, но кажется больше, потому что стоит на более высоком месте. И дальше в этом же ряду стоит третья пирамида, которая намного меньше первых двух, пирамида фараона Микерина, построенная около 2700 года до Рождества Христова. У края плато и к востоку от второй пирамиды находится, возможно с измененным лицом, которому пытались придать сходство с его царственным реставратором Хафрой, чудовищный сфинкс – немой, злобный, таящий в себе знания тысячелетий.
Здесь же есть более мелкие пирамиды и руины более мелких пирамид, и повсюду на плато находятся захоронения представителей нецарственных фамилий. Они изначально были помечены мастабами, каменными скамейками, поставленными над глубокими захоронениями, как на других мемфисских кладбищах, представленных надгробием Пернеба в музее Метрополитен в Нью-Йорке. В Гизе же все видимые сооружения были уничтожены временем и мародерами, и только шахты, засыпанные песком или расчищенные археологами, указывают на их местопребывание. Рядом с каждым захоронением находилась молельня, в которую священнослужители или родственники приносили еду и в которой молились ка, или жизненной силе усопшего. В небольших захоронениях молельни располагались в каменных мастабах, или надстройках, но молельни пирамид, в которых покоились фараоны, сооружались отдельно – каждая к востоку от своей пирамиды, и все они соединялись дорожками с довольно массивной входной молельней, или пропилеями, на краю каменного плато.
Молельня, что ведет ко второй пирамиде, почти погребенная под неугомонными песками, неожиданно разверзает свои недра к юго-востоку от сфинкса. Традиционно ее называют храмом Сфинкса, и, возможно, в этом есть смысл, если сфинкс представляет строителя второй пирамиды Хафру. О сфинксе, который был до Хафры, сохранились малоприятные легенды, но, каковы бы ни были его черты, фараон заменил их собственными, чтобы люди могли смотреть на колосса без страха.
Диоритовая статуя Хафры, которая нынче хранится в Каирском музее, была найдена в большом храме при входе, и перед этой статуей я стоял в благоговейном трепете. Не знаю, все ли теперь перенесено в музей, но в 1910 году многое еще оставалось в подземелье, и вход, как правило, надежно перекрывался на ночь. Раскопками занимались немцы, так что, возможно, война помешала им закончить работу. Многое бы я отдал, если учесть мой собственный опыт и разговоры бедуинов, мало кому известные в Каире, чтобы узнать, что сталось с одним из колодцев в поперечной галерее, где были найдены статуи фараона в довольно странном соседстве со статуями бабуинов.
Дорога, по которой мы ехали на наших верблюдах в то утро, резко поворачивала на юг, а потом на восток, минуя оставшиеся слева деревянное здание полицейского участка, почту, аптеку и магазины, и мы оказались у подножия Великой пирамиды лицом к лицу с пустыней. Мы ехали мимо этого жилища Циклопа, огибая его с восточной стороны, а впереди лежала долина небольших пирамид, за которыми на востоке сверкал вечный Нил, а на западе золотилась вечная пустыня. Три главные пирамиды были совсем близко, и у самой большой из-за полного отсутствия внешней облицовки обнажились каменные блоки, но у двух других облицовка кое-где сохранилась, и можно было представить, какими гладкими они были в свое время.
Потом мы спустились к сфинксу и молча сидели, завороженные страшными невидящими глазами. На широкой каменной груди мы с трудом различили знак Ра-Хорахти, за изображение которого сфинкса принимали во времена ушедшей династии, и, хотя песок покрывал площадку между огромных лап, мы вспомнили, что Тутмос IV начертал на ней и что привиделось ему, когда он еще был принцем. Тогда улыбка сфинкса немного смутила нас и заставила вспомнить легенды о подземных переходах под чудовищным существом, которые вели все дальше и дальше в такие глубины земли, о которых никто и помыслить не смел и которые хранили тайны более древние, чем открываемый археологами династический Египет, и связанные с богами, у которых были головы животных, в древнем пантеоне Нила. И тогда я задал себе праздный вопрос, зловещее значение которого стало ясно мне лишь много часов спустя.
Мы шли по дороге к засыпанному песком храму Сфинкса, который стоял в пятидесяти ярдах к юго-востоку и о котором я уже упомянул, назвав его великими воротами к молельне второй пирамиды на плато. Большая его часть все еще была засыпана, и, хотя мы спешились и по современной дороге прошли в алебастровый коридор и холл с колоннами, я чувствовал, что Абдулла и немецкий смотритель показывают нам не все.
