чёрные брюки, итальянские туфли, фиолетового цвета кардиган с белой рубашкой навыпуск. Усевшись, пациент вытянул руки на подлокотниках. На запястье блеснул золотой браслет часов подороже, чем у доктора. Пит Эвридж покосился на стул, на котором сидел. Очевидно, он не чувствовал себя на нём удобно.
– Это тонкая, но нужная деталь моей методики, – заговорил доктор, предвосхищая вопрос.
– Да? Похоже на средневековые стулья в тавернах из сериалов, – ответил Пит, пытаясь занять оптимальную позу.
– Мы добьёмся того, что даже на этом стуле вам будет комфортно.
– Как скажете, доктор, – пациент хитро заулыбался, выдохнул и спросил: – как начинаются такие мероприятия? Мне начать рассказывать про своё детство?
– Пока это необязательно. Давайте сначала поговорим по существу. Вас зовут Пит, верно?
– Питер, если полное имя. Но все называют Пит, – он снял очки и сложил руки на груди. В глазах цвета бледной морской волны молнией пронёсся дьявольский огонёк. – Я убил человека.
Доктор пытался скрыть оторопь от подобного вступления, однако его выдавали выпученные глаза и руки, которые он не знал, куда деть. С первых минут он почувствовал опасность, что исходила от Пита. Такого он не испытывал ни с одним из своих пациентов. Лейман прибрал страх в сторону и откинулся в кресле, изображая полную сконцентрированность. Хотя все мысли испарились. Так одним взмахом скатерти со стола слетает вся посуда. Рука интуитивно потянулась к кнопке, связывающей доктора с секретарём, однако он быстро убрал её вниз.
– Когда это случилось? – выдавил он из себя.
– Пять лет назад, – ответил пациент спокойно, сохраняя игривое настроение.
– Вы вернулись из тюрьмы?
– Меня не нашли. Никто не был наказан.
– Вас это тревожит? Вы бы хотели искупления?
– Нет, – коротко ответил Эвридж.
Доктор встал с кресла и отвернулся от пациента. Он никогда так не делал, но в тот момент едва ли Лейман мог себя контролировать. Доктор вгляделся в оголтелую людскую суету за окном. Перекрёсток, где находился его офис, кишел пешеходами, таксистами и попрошайками.
– Расскажете подробнее?
– Конечно, – Пит поднялся с неудобного стула, встал метрах в двух от доктора и также принялся разглядывать жизнь за стеклом. – Знаете, доктор, я хочу изменить мир к лучшему. Я изобрёл метод для этого и охотно им пользуюсь. Пять лет назад я встречался с девушкой. Прекрасное создание с чёрными, как самая беззвёздная ночь, волосами, широкими глазами ведьмы, изящными плавными движениями. Она была замечательна. Кроме одного, – пациент отвёл взгляд от окна и взглянул на Леймана. Доктор изобразил лукавый прищур, стараясь быть хотя бы на вид умнее собеседника, – она бегала.
– Бегала? – переспросил доктор.
– Да. Без конца. Полумарафоны, марафоны, триатлоны. Мечтала покорить «Железного человека».
– Это что?
– Полное сумасшествие, когда ты плывёшь три километра, потом катишься на велосипеде сто восемьдесят километров и затем ещё пробегаешь марафон.
– Серьёзное испытание.
– Ещё бы. Но такие соревнования уже не про здоровье. Ещё этот Джеймс Лоуренс, которому покорились пятьдесят дистанций «Железного человека» за пятьдесят дней в пятидесяти штатах. Все словно с ума сошли.
– Вы считали это большим минусом у неё? Она посвящала бегу много времени?
Пит Эвридж развернулся и сел на стул. Его лицо излучало некое восхищение. С такими выражениями стоят знатоки в музеях перед работами Эдгара Дега, Босха или Рембрандта. Пациент подождал, пока Лейман тоже вернётся на своё место, и, тщательно подбирая слова, продолжил:
– Суть не в этом. Я тоже человек увлекающийся и уважаю тех, кто тратит на любимое дело всё время. Высокомерие. В её круге повально все признавали себя сверхлюдьми, а таких, как я или вы, уж простите, доктор, но вы не производите впечатления атлета, они считали отребьем, биомусором.
– Она вам такое говорила?
– Нет, но слова были не нужны. Её поведение и всех её дружков как бы кричало, что они познали Бога, а мы предназначены, чтобы сдохнуть через восемьдесят отведённых нам лет.
– Вы её убили?
– Нет. Я бы никогда не решился на это. Она – совершенство, – Пит разразился жутким припадочным кашлем. Отдышавшись, он достал из кармана коробок, – не возражаете, если я буду жевать конфету? Пытаюсь бросить курить.
Лейман сделал позволительный жест и всмотрелся в пациента внимательней. Тонкий крючковатый нос смахивал на клюв грифона. Ему явно доставалось в школе из-за внешности. Рот был правильный, красивый, с белоснежными ровными зубами. Пит точно это знал, поэтому так активно пользовался своей улыбкой. От виска до виска по лбу глубокой траншеей проходила морщина, в которую стал собираться пот. От уголков глаз также лучами стремились к ушам крохотные борозды. Пациент не был красавцем, но наличие денег всё сглаживало. Длинные пальцы сплелись у Эвриджа в замок и расслабленно лежали на груди.
– Как же вы в итоге поступили?
– Я решил отбить у неё охоту заниматься бегом и тем самым избавить её, а может и ещё парочку подобных от той надменности, которой они сквозили. Я выбрал Джорджа, её знакомого и компаньона по всем соревнованиям. Тихий и оберегающий собственную гордыню болван. На протяжении месяца я изучал его повадки. Представляете, доктор, каждое божье утро он вставал в пять утра и бегал по нашему главному парку одним и тем же маршрутом. Набегал двадцать километров и возвращался домой. Это был октябрь. Погода была самой дрянной в моей жизни: ветер звонко хлестал мелким дождём по лицу. Но я был уверен: мой друг точно выйдет в парк кормить своё эго. Ещё в час ночи я привёз забор из сетки-рабицы и оградил нужный мне участок. Я копал как проклятый! Представляете меня с лопатой?
– С трудом, – признался доктор.
– Вот именно. Четыре дня после пришлось ходить с руками, перебинтованными от мозолей. Но в те часы ладони яростно сжимали рукоятку. Я помню свирепое дыхание. Такое бывает только у хищника во время охоты. Стоило мне прокопать до колена, как дождь из мерзкого, но слабого обернулся проливным. Мои ботинки застревали в тяжёлой глине. Глаза застилала мутная пелена. Но я не останавливался. Лопата методично черпала увесистые комья тёмно-коричневого цвета и отшвыривала их в сторону. За три часа я вырыл яму в рост моего бегуна.
Пит замолчал. Его челюсть рьяно и звонко перемалывала леденец. Пустые глаза устремились в прошлое. Он был не здесь. Гнетущая вязкая тишина сводила Леймана с ума.
– Что произошло дальше? – спросил он, хотя уже на середине беседы вспомнил это убийство. О нём писали все газеты штата и даже некоторые журналы Нью-Йорка.
– Я выставил деревянные колья. Их наконечники были остры, как лезвия швейцарских ножей. Пришлось вытачивать их, как умалишённому, две недели. И в довесок я смазал их ядом кураре.
