— Она не беременна, — признался Аудун. — Это обман, придуманный горными ведьмами.
Дружина затаила дыхание. Аудун — прекрасный конунг, справедливый, щедро раздающий кольца. Даже будучи пьяным, он никогда не убивал рабов, что зачастую делали другие конунги. И сейчас его слова потрясли воинов. Эти люди презирали лжецов, а то, о чем сказал конунг, очень походило на ложь. С другой стороны, речь идет о магии, более того, женской магии.
Воины заерзали на скамьях. Смерть их не страшила, они считали ее своим постоянным спутником, вроде собаки. А вот горные ведьмы наводили на них жуть. Только конунг, сам полубог, мог разговаривать с ведьмами, но и ему следовало остерегаться. В прошлом их советы помогали, однако они всегда запрашивали чудовищную цену, неизменно требуя в награду одно и то же: детей. Мальчиков, чтобы прислуживали, и девочек, чтобы продолжали их странные традиции.
— Этого младенца отняли у колдунов с далекого запада и держат в деревне заложником, — пояснил Аудун. — Он — сын богов, и он поведет нас к славе. Здешние землепашцы даже не подозревают, кем владеют. И мы лишим их сокровища раньше, чем они это поймут. В деревне только местные крестьяне, однако в двух часах езды отсюда стоит дружина.
Он вгляделся в темноту. Где-то вдалеке небо окрасилось нежно-розовым светом.
— Сигнальные костры горят, — заметил конунг. — Возможно, придется драться. Ребенок находится в том же доме, где и жрец их бога. На доме, как на всех их святилищах, должен быть такой знак. — Он сложил из пальцев крест. — Когда будем пробиваться к святилищу, идите за мной, потом поможете мне вернуться обратно к кораблю. К тому моменту снова начнется прилив, и я покину вас в зените вашей славы. Вы станете героями, и ваши имена прославятся в веках. Деревня за пятым поворотом реки отсюда. Приготовьтесь.
Воины закивали и спокойно принялись за дело. Отвязали от кормы копья, вынули из бочонков шлемы и стеганые куртки, достали боевые топоры и закинули за спину. Варрину с Эгилом выпала честь облачать конунга, надевать на него дорогую кольчугу — панцирь, как называли доспех его воины, — и водружать золотой шлем в виде волчьей головы, символа рода. О лучшем шлеме нельзя было и мечтать: лицо он оставлял открытым, если не считать сверкающих пластин на щеках, и казалось, будто гигантский волк держит в пасти голову конунга. Издалека Аудун с обведенными сажей глазами казался в этом шлеме чудовищным человеком с волчьей головой. Воины надели на конунга наручи, затянули на нем золотой пояс, сняли походный плащ и набросили другой, прошитый золотой нитью.
Варрин протянул конунгу его щит, на котором скалилась нарисованная волчья голова. Пришло время доставать меч, единственный меч на борту, который до сих пор покоился в ножнах с прозрачными каменьями. Когда Варрин вынул его из бочонка, меч сейчас же заиграл в лунном свете. Он не был похож на остальные. Клинки северян короткие и прямые, удобные для ближнего боя, когда в другой руке у тебя щит. А этот меч был длинный и тонкий, заметно изогнутый. Он был сильнее любого прямого меча, хотя и легче, и много раз разбивал оружие врага. Аудун заплатил за него целое состояние купцу-южанину, который сказал, что этот меч явился из страны «утренней зари», — Аудун решил, что речь идет о востоке. Но откуда бы ни пришел меч, Аудун знал, что это заговоренный клинок, выкованный, по словам купца, кузнецами-магами из легендарного королевства, затерянного в песках. Купец сказал, что меч называется Шамсир, и Аудун сохранил за ним это имя, которое напоминало дуновение ветров пустыни, во всяком случае, как представлял себе это дуновение конунг. Его воины называли меч Лунным клинком.
Конунг был готов к битве. В боевом облачении он выглядел жутко и величественно — настоящий бог. На самом деле, в отличие от своих дружинников, Аудун не питал слабости к украшениям. И заботился о внешнем виде не без причины — требовалось наводить страх на врагов. Варрин посмотрел на конунга. «Людям запада придется собрать в кулак всю свою храбрость», — подумал он. Скоро были готовы и все остальные. Аудун сам наполнил рога для вина.
— За бесконечные пиры в чертогах павших! — сказал Хелла.
— За бесконечные пиры в чертогах павших! — отозвались остальные вполголоса, на тот случай, если враг находится поблизости.
Все они сделали по хорошему глотку, затем еще по одному. Рога наполняли снова и снова, пока судно отталкивали от берега веслом и снова выводили на стремнину, чтобы подобраться к добыче. Насколько мог судить Аудун, их появление уже заметили. Люди запада не глупцы, они ставят дозоры в устьях рек. И сразу же, еще не успев подойти к деревне, все увидели, как замерцали сигнальные огни, передавая сигнал тревоги. Придется действовать быстро, нанести удар раньше, чем соберется местная дружина и даст им отпор. Впрочем, им не привыкать.
Они преодолели последний изгиб реки, и Варрину показалось, что людей в деревне уже нет. Вдоль берега и на холме горели сигнальные костры. В их свете Варрин рассмотрел довольно большое, с его точки зрения, селение, в котором было примерно двадцать домов, окружавших постройку с крестом на крыше. Что ж, по крайней мере, сразу ясно, куда идти.
Люди запада точно были не глупцы. Берег сверху защищал частокол высотой в человеческий рост. Со стороны реки оставался только один вход — брешь, в которую с трудом протиснулась бы телега. Оборонять такие ворота легко — для хорошего воина. Но даже с борта драккара Варрин видел в неровном свете костров, что эти люди, судя по тому, как они держат копья и щиты, умеют только пахать, а не драться. В выстроенном ими клине зияли прорехи, а пара копий целилась в месяц на небе. Лучше бы им направить копья на врагов, потому что луна вряд ли захочет отрезать им головы.
Конунг первым спрыгнул за борт, оказавшись по колено в воде, и побрел к берегу с таким видом, будто волок корзину с улитками, а не шел навстречу врагу. Воины последовали за ним: сначала трое, затем четверо, выстроившись в маленький, прикрытый щитами клин. Двое остались на борту охранять корабль.
На расстоянии в двадцать ярдов от противника Аудун остановился, а его воины принялись громыхать оружием и завывать, словно дикие звери. Те, кто еще не допил, быстро прикончили выпивку и отшвырнули в сторону рога. По четыре рога на брата — достаточно, чтобы расхрабриться, но недостаточно, чтобы потерять ловкость. Аудун шагнул вперед, вынимая из ножен Лунный клинок, и в свете факелов металл превратился в жидкий огонь. Его шлем тоже как будто полыхал огнем: драгоценные камни в волчьих глазах горели жаждой крови.
Конунг высоко поднял меч и прокричал:
— Я Волк Аудун, конунг воинственных хордов, разграбивший пять городов, сын Одина, великий воин! Никто из бросивших мне вызов не остался в живых. Смотрите, как я забираю добычу!
Он снова взмахнул мечом, и лезвие ярко сверкнуло в свете луны и костров. Свет заиграл на драгоценных камнях в волчьих глазах, обратил наручи конунга в пламенеющих змей, заставил даже пустые ножны затанцевать языком пламени. Его плащ как будто ожил, вспыхнув искрами, и даже его зубы в свете костров засверкали крохотными алыми сапфирами. Только глаза казались мертвыми, мертвыми и безжалостными.
