и тревоги человеческой души. От Солнца преславного, величественного, всевидящего и даже всеслышащего (такой эпитет Гомер, глава поэтов, по-моему, прилагает только к Солнцу), — от него свой свет заимствуют прочие светила.
7. (5) §14 Полагаю, что отыскивать, каковы облик и форма Бога, это просто проявление присущей человеку слабости. Если Бог есть[9], то где бы он ни обитал, он весь представляет собой ум, весь — зрение, весь — душу, весь — дух, весь — то, что он есть. Еще менее разумны, по-видимому, те, кто верят в бесчисленное множество божеств, в том числе даже олицетворяющих человеческие свойства, хорошо бы еще лишь добродетели, Целомудрие, Согласие, Разум, Надежду, Честь, Умеренность, Веру, а то и пороки. Демокриту заблагорассудилось признать только два божества, Кару и Милость[10].
§15 Смертная природа людей, хрупкая, но и неугомонная, сознавая свою немощь, разбила толпу божеств на группы, чтобы каждый мог почитать именно те божества, в покровительстве которых он наиболее нуждается. Вот и оказалось, что разные народы поклоняются разным божествам, причем у одного и того же народа бывает их многое множество. Также и духов подземного мира подразделили на роды; да и мы признаем божества болезней и многих моровых поветрий, будучи при этом объяты страхом, как бы их умилостивить.
§16 Потому-то римский народ посвятил Лихорадке храм на Палатине, Орбоне[11] — возле святилища Лар, а Несчастью — жертвенник на Эсквилине. И таким образом можно подумать, что племя божеств даже многочисленнее, чем род человеческий: ведь и отдельные люди сами устанавливают себе каждый по своему усмотрению Юнон и духов-хранителей, стольких, сколько есть людей. Сверх того некоторые народы обожествляют зверей, подчас отвратительных, и многое такое, что еще менее подобает упоминать; существуют у них клятвы протухшей пищей и тому подобными предметами.
§17 На детские бессмысленные россказни похожи верования, будто боги даже вступают друг с другом в брак, хотя за столькие века никто от этих браков не родился; и будто одни боги старые и седые, другие — юноши или мальчики; или что [некоторые боги] черного цвета, другие крылаты или хромы, или вылупились из яиц; или через день то живут, то умирают. А приписывать богу супружеские измены и затем ссоры и вражду, или верить в божества обмана и преступлений, это вообще верх бесстыдства.
§18 Бог [в том, чтобы] смертный помогал смертному. Это путь к вечной славе. По этому пути шествовали славнейшие из римлян, по нему же ныне своей божественной поступью идет со своими детьми величайший правитель всех времен Веспасиан Август, спеша помочь нашим тяготам.
§19 Обычай причислять таких людей к богам — самый древний способ воздавать им должное за их благодеяния. Имена же небесных богов, равно как и звезд, в частности тех, о которых я уже упоминал, это дело и заслуга человеческие. Как не заметить некоего истолкования природы уже в том, что мы в разговорах между собой именуем Юпитера, Меркурия и других и тем создаем номенклатуру небесных тел?
§20 Относительно же высшего существа смешно думать, что оно имеет хоть какое-нибудь отношение к человеческим делам. Неужели мы поверим, что столь же унылая, сколь и многообразная озабоченность [этими делами] не загрязнила бы [божественную чистоту]? есть ли тут место для сомнения? Едва ли стоит умствовать на тему, что полезнее для человеческого рода: вовсе не почитать богов, как и поступают некоторые, или почитать их непристойным образом, раболепствуя перед иноземными святынями и нося своих богов [в виде резных изображений] на пальцах?
§21 Поклоняясь чудовищам, их же клянут, но и ломают себе голову, чем бы их накормить; подчиняются жестокой тирании, так что и во сне не могут успокоиться; не решаются ни на брак, ни на обзаведение детьми, ни вообще ни на что бы то ни было без приказа из святилища; есть и такие люди, которые хитрят [перед богами] на самом Капитолии и ложно клянутся Юпитером-громовержцем. Эти хотя бы извлекают выгоду из своей гнусности, а те просто превращают свои святыни в наказание для себя самих.
§22 Однако изобрел род человеческий еще и третье [помимо неверия и суеверия] мнение о божественном, промежуточную между этими двумя, но еще менее внятную догадку: а именно во всем мире, повсеместно, во всякий час и на всех языках призывают и именуют единую Судьбу. Ее одну обвиняют, ей одной вменяют [все что происходит], о ней одной только и думают, ее же одну восхваляют и осыпают упреками[12]. Упрекают ее за неустойчивость, многие даже за слепоту и измены, за непостоянство, за благосклонность к злым. Она одна заполняет оба столбца — расходов и доходов — во всей ведомости человеческой жизни. До такой степени мы подчиняемся року, что и Бог по сравнению с ним не столь уж важен. Рок [у нас] на Божьем месте.
§23 Есть и такие, кто отстраняет судьбу и объясняет ход человеческой жизни соответственно моменту рождения, с помощью знамений и звезд. Бог, однажды распорядившись о будущем всех, в остальном более ни во что не вмешивается. Это мнение начинает укореняться, захватывая одинаково как образованных, так и необразованную массу.
§24 [Используют] такие знамения, как удары молнии, предсказания оракулов и гаруспиков, случайные речения авгуров; [даже если] кто-нибудь чихнет или споткнется. Божественный Август рассказывал, как однажды ошибкой надел левый башмак на правую ногу — и вот его в тот же день военный мятеж чуть не сверг.
§25 К этому же ряду случаев относятся внезапные смерти, однако в таких делах ничто не ясно, кроме разве одного: из всех живых существ нет никого несчастнее человека — и никого более гордого. Ведь прочие животные заботятся лишь о пропитании, а для этого им достаточно посылаемого благой природой. Эту [обеспеченность природой] одну стоит предпочесть всем остальным благам, ибо животные вовсе не думают о [том, о чем беспокоится человек]: о славе, деньгах, честолюбии и, самое главное, о смерти.
§26 Поистине полезно для нашей жизни верить, что в такого рода дела вмешиваются боги и что они наказывают злодеев, хотя иной раз и с опозданием, и что вообще божество занимается множеством дел, притом никогда не попусту; и еще что человек — существо самое близкое к божеству — не рожден деградировать до зверя.
§27 Что же до несовершенств человеческой природы, в них есть чем утешиться и даже очень. Ибо и Бог ведь не все может: не может, например, совершить самоубийство, если бы и захотел — а человеку он даровал этот лучший дар среди стольких жизненных бед. Не может Бог ни наделить смертных бессмертием, ни воззвать к жизни
