Лизку все, что на душе, а он – мякиш хлебный. Добрый, как Лизка, людей по себе мерит. Посмеялся, успокоил, да проводил со словами, что брат с сестрой – одна кровь, никогда тому не бывать.
Лиза, по сути, и росла у меня, а когда учиться начала, приходила вечерами книги читать. Знала я, что она не для себя, а чтобы я не в одиночестве вечера проводила. Да чего Бога гневить, самые счастливые годы жизни после смерти мужа с Лизонькой у меня и были. Она мне столько книг прочитала, сколько я за свою жизнь не знавала! Мы с нею и про медицину, и про любовь, а когда и про путешествия. Обещала мне Лиза, что как только закончит свой институт, обязательно свозит меня в это самое путешествие.
Подумала я тогда, подумала, да и сделала землю на нее, благо, и копий документов девка наоставляла у меня вместе с книгами.
Соседки, что прежние хозяйки садовых плантаций, что нынешние профурсетки, в подруги не торопились. Ну, ладно, нынешние-то понятно - там статус, а старые ненавидели меня за мою работоспособность. Им мужья меня вечно в пример ставили. Когда все в саду просыпались и собирались семьей на ненавистной картошке, я уже заканчивала ее окучивать. Когда сады начало подтапливать, сама сделала дренаж. Обошла сады, нашла уклон, договорилась с людьми, у которых этот дренаж будет проходить, и, не нанимая никого, прокопала канавку мимо своего домика.
Землю я чувствовала, и она мне отвечала взаимностью: урожаи были богатые, вредители не торопились на мои вовремя опрысканные кустики, а непогода будто обходила участок стороной. Дочь как-то сказала, что это все мой знак зодиака. Мол, Девы к земле ближе всех, и рождаются с лопатой в руках. Так я и прожила с этой своей лопатой.
Давление вечером не поднялось. Это было большой удачей. Лизавета позвонила несколько раз, про меня и про Андрейку спрашивала. Но на улице было уже темно, а Андрея не было. Я тоже было запереживала, но легла, выключила свет. Все равно рано не засну, а свет от машины его увижу. Вот ведь засранец. У девки завтра экзамен, не спит, поди, переживает, а ему хоть бы хны!
Проснулась я от лая соседской Таи – собаки размером с кошку, не больше, а голосу такого противного, будто бензопила. Вспомнила про Андрея, чертыхнулась про себя, что заснула, старая развалина, встала и подошла к окну. Даже если приехал пока спала, свет он ни за что на крыльце не выключит. Самому не платить, чего бы не пожечь?
Света у крыльца не было, как, впрочем, и в доме. Посмотрела на часы. Три ночи. И чего проснулась в такую рань? Не заснуть теперь, к гадалке не ходи. Только если к утру.
Вдруг, мне показалось, что свет мелькнул в окне напротив. Словно быстро включили и выключили. Или с телефоном кто у окна стоял. Да не могло, - быстро одернула я себя и пошла в кухню включить свет. Коли не спится, можно чеснок разобрать на семена. Повернувшись к выключателю, я снова посмотрела на окна напротив и снова заметила всплеск света.
Нет, теперь точно не показалось. Вот ведь засранец. Приехал-таки. А может и на такси. Пьяный, поди, - подумала я и решила, что надо проверить и заставить сестре написать. А чего ж тогда он без света сидит, дурак? Или не хочет, чтобы я знала? Тогда тем более, надо проверить.
Я нажала на клавишу выключателя, но свет не загорелся. Вон оно чего! Электричества значит во всей улице нет!
Быстро накинув халат, я вышла, перешла дорогу и толкнула тяжелую калитку соседей. Она сразу открылась. Значит, дома, - решила я и, нащупав в кармане телефон, увереннее пошла к крыльцу. Если телефон у мальчонки разряжен, хоть с моего наберем, успокоим девку. Рубь за сто даю, не спит она все еще.
Дверь легко подалась, я вошла в дом. Тишина. Тикают большие напольные часы в зале, в подвале тонко пищит датчик – дает знать, что электричество выключилось. Мне Палыч осенью такой же обещал настроить, чтоб газовый котел подключить, а не дровами топиться.
— Андрейка, - крикнула я и затихла. Шорох на втором этаже, что-то будто упало мягко, вроде как пульт падает на ковер. – Андрейка, это баба Валя. Слышишь? Чего настежь-то все? Гляди, ненароком и чужой кто зайдет, пока спишь? Эй?
Писк датчика в подвале разливался в голове противным зуммером, и казалось, от него начинает болеть голова.
— Андрей, етишкина ты мать, - разозлившись, я шагнула на лестницу. Он точно был на втором этаже. – Если ты, засранец, там пьяный спишь, имей в виду, не отзовешься, полью водой.
Лестница давалась мне теперь нелегко. Больные колени поднимали меня, семидесятилетнюю худенькую женщину, словно весила я больше ста килограмм.
Когда до площадки осталась пара ступеней, я остановилась и, тяжело дыша, еще раз крикнула Андрея. Услышала шепот. Слов было не разобрать, но то, что это шепчут люди, я была уверена.
Моей ошибкой стала идея включить на телефоне фонарик. Вот тогда-то в конце коридорчика у кабинета Палыча и увидела я троих незнакомцев. Холодок по спине пробежал такой, какого я не чувствовала за всю свою жизнь.
— Зря ты это, бабка! – сказал один из них сиплым шепотом и двинулся на меня.
Что он хотел со мной сделать я так и не поняла, потому что потеряла сознание. Темнота накатила будто битум, кипящий в ведре. Густая и плотная. Сквозь нее, казалось, я все еще слышу этот монотонный писк из подвала. Больше ничего.
Плач Лизоньки я слышала где-то далеко, но могла разобрать даже отдельные слова. Было много других голосов, но я вслушивалась, выбирая ее тихий, но милый моему сердцу шепоток: «Баб Валь, ну как же, как же так? Дура я, заставила Андрейку ждать, да куда бы он делся? Спала бы себе, баб Валь, а утром я молока бы привезла, печенье твое это овсяное. Чай бы пили сидели сейчас».
Другие голоса, совершенно незнакомые мне перебивали родной голос все сильнее, напористей, и вот уже слышно только Лизкины всхлипы, а на переднем плане мужские:
— Она если умрет, не видать нам не имени, ни дома. Все продать придется, - первый голос словно ломающийся, как бывает у подростков.
— И чего делать тогда? – второй голос точно принадлежал мальчишке. – Да я и говорил тебе, что надо послать за той старухой,
