море полыхают жаром.
— Красиво, — произносит Лиз.
— День будет хороший, — откликается Элиде.
Лиз разворачивается лицом к горе и обводит взглядом овец, которые беззаботно щиплют траву и ни о чем не думают.
Приставляет ладонь козырьком ко лбу и ищет среди животных тех, у кого на ухе виден знак, вырезанный ее мужем.
Джон
Я готов вставать: поднимаюсь с кровати, распахиваю шторы и впускаю весело прыгающий свет в свою комнату.
Окно все в пятнах, но сияющее небо словно просачивается сквозь стекло.
Шлепаю в кухню и разворачиваю белое полотенце, в которое завернут свежий хлеб. Мама постаралась для меня: замешала тесто, разогрела духовку и испекла хлеб именно таким, какой я больше всего люблю.
Приношу из кладовой масло, намазываю его на хлеб и встречаю новый день.
После еды сажусь перед книжной полкой и выбираю книгу.
Я горжусь своей маленькой библиотекой, потому что на острове с книгами туго (со всеми, и со шкальными учебниками тоже), а у нас их — целая полка. Отец привозил книги из своих поездок, хотя у него было много других вещей, а чемоданы не такие уж и большие, но для знаний место всегда найдется, — говорил отец, — и для историй, которые делают нас людьми, — добавлял он и протягивал мне книги. Под их тяжестью я едва не складывался пополам.
У других ребят отцы никогда не ездили так далеко. У других ребят отцы привозили птичьи яйца и помет с острова Найтингейла, но Найтингейл близко, туда можно доплыть за несколько часов, да и нет там ни высоких зданий, ни разноцветных машин. Там только птицы, а у птиц уйма своих забот.
У других ребят отцы проводили в поездке одну-две ночи; возвращаясь, они жаловались на то, как утомились в дороге. Им хотелось прилечь, у них болели руки и ноги, а мой отец не уставал никогда. Он не уставал, хотя за конфетами в шуршащих обертках ему приходилось ездить в невообразимую даль: его отлучки длились так долго, что я сбивался со счета, и дни ожидания тянулись тоскливо и медленно.
Мамины дни тоже становились тусклыми и унылыми, хотя она и пыталась скрыть это. Ее голос делался странно пронзительным, а темные глаза блекли. Я уверен, со счету она не сбивалась, но, стоило мне спросить ее о том, когда приедет отец, мама отвечала, что не знает, доедай все и не отвлекайся, — добавляла она чужим тоном и уходила в другую комнату, чтобы посчитать без меня.
И когда отец возвращался, я чувствовал, что стал гораздо старше, чем был в день его отъезда.
Отец, не дожидаясь, когда лодка причалит, выпрыгивал из нее прямо в воду и выходил на берег, люди вокруг растворялись в воздухе, точно призрачные птицы, и в мире оставался только он, отец, только его ноги, в которые я вцеплялся, услышав его слова: «Кто у нас тут такой взрослый парень?»
Я лопался от гордости, потому что этим взрослым парнем был я, а еще потому, что все островитяне ждали его, моего отца, чьи глаза светились тайным знанием того, что творится во внешнем мире.
Но, конечно, я не был слишком взрослым, ведь отец легко поднимал меня, точно отломившуюся ветку.
Он прикреплял меня-ветку обратно к себе-дереву, и тогда мне казалось, что жить — значит расти вверх, до самого неба.
Лиз
Проведав овец, Лиз и Элиде разворачиваются и спускаются по склону горы: проходят мимо завода, мимо Перекрестка трех камней к подножию смотрового холма, а оттуда вниз, в бухту.
На берегу Лиз зачерпывает в ладонь соленую воду и пробует ее на вкус. Пытается представить себе, на что похожа жизнь в море: неспешно растущие кораллы, косяки серебристых рыб, киты, напоминающие кожаные планеты. Думает она и о тех, чья жизнь оборвалась: о крабах с разъеденным панцирем, о моряках, так и не доплывших до пристани, — но мысли слишком большие, лучше сосредоточиться на маленьких делах, например поднять ракушку и погладить ее безжизненную поверхность.
— Посмотри, какие красивые цвета, — говорит Лиз и показывает ракушку Элиде.
Та кивает, недоумевая, зачем прикасаться к грязным предметам: их так много, а чистых так мало.
Элиде настолько погружена в повседневные хлопоты, что не замечает красоты, посреди которой живет. Она готовит еду в громадных кастрюлях, жалуется на ветер и солнце, а когда идет дождь, жалуется на дождь. Мечтает о более светлой коже. Смотрит на обои, на которых изображены женщины, увешанные драгоценностями, и чувствует себя испорченной жемчужиной. У Элиде огрубевшие пятки, растрескавшиеся от стирки руки, шестеро крикливых детей и муж, который смеется глазами, потому что в его рту недостает переднего зуба.
У Лиз один ребенок, а муж уехал и не вернулся. Будто краб с разъеденным панцирем… Но, возможно, этот краб сумел выбраться на берег и отрастил себе новый панцирь.
Лиз подносит раковину к уху, но ничего не слышит.
Кидает раковину в воду и вспоминает, сколько времени они с Элиде проводили на берегу в детстве, как ловко бросали собакам палочки или ловили с мальчишками крабов. Прикрепляли к концу лески кусочек мяса и камешек для тяжести, а затем ждали. Когда краб приближался к наживке, его нужно было просто достать из воды. Мальчика или девочку, кто вытаскивал самого крупного, увенчивали короной из крабовых панцирей с шипами.
Корона покалывала голову, но ее гордо не снимали до самого дома.
Теперь на голове косынка — такая гладкая, что все время сползает.
Лиз поправляет ее.
— Хорошо выглядишь, — говорит Элиде.
— Спасибо, но это совсем не так.
— Тебе не кажется, что стоило бы… Времени же много прошло.
— Элиде, нет. Мы это сто раз обсуждали.
— Тебе ведь чуть больше сорока. Не трать молодость зря!
— Каждому овощу свое время. Я уже не молодая, а старая.
— Раз ты старая, значит, и я тоже. Но я себя старой не чувствую.
— У тебя дети. Они помогают тебе оставаться молодой.
— Ну, не знаю. И потом, у тебя есть Джон!
— Верно, но Джон такой… Маленький взрослый. Иногда он говорит настолько мудрые слова, что я теряюсь.
— Да пусть говорит что угодно… А занимается-то он у тебя чем?
Лиз чувствует ярость. Почему подруга порицает ее решения, критикует ее сына? Ведь Лиз не попрекает Элиде ее детьми, которые бегают по поселку, размахивая длинными руками и весело горланя.
Чем занимается, тем и занимается, — рвется у Лиз с языка, но она не произносит ни слова, а просто молча отряхивает одежду от песка. Песчинки попадают под ногти и выглядят там как зола.
— Ладно, идем-ка домой, — говорит Элиде. —
