Книга Январь - Канила Дозловски

паузы бравады поклонницы дешевой прозы. Но может этот мужчина, который по счастливой случайности оказался ещё и директором, внимательно слушал мамин голос в телефонных разговорах. А её все всегда слушали очень внимательно, – что-то вроде таланта, который, к сожалению, мне не передался.

Итак, директор её узнал. Меня он даже потенциально узнать не мог, но я на маму похож, как две капли воды.

Старые деревянные полы скрипят, желтые обои с выцветшим цветочным орнаментом и потолки с облупившейся штукатуркой провели нас к кабинету директора. Комнатка была маленькая-премаленькая: справа от двери стоял небольшой шкаф с книгами, в полутораметрах от входа помещался даже не стол, а обычная парта. Мама села на стул, я стоял у шкафчика, директор обошёл свой стол и тоже сел,за спиной у него окно.

Тут же, пока они разговаривали, мне вспомнился кабинет директора в моей гимназии, дома. Туда я был часто приглашенным гостем за разные “заслуги”. Да, те стены не чета этим, и шкафчик вмещал в себя в десятки раз больше литературы. Мой бывший директор Юлий Леонидович имел самые передовые взгляды на учеников и школу в целом. Ни разу(!), ни единого разочка он не вызывал чьих-либо родителей. “Даже если в дисциплине родителей у меня есть сомнения – это не важно. Ученик мой – ты, я в ответе за то, каким человеком отсюда выйдешь ты, а не они, потому и разговаривать я буду с тобой. На любом из доступных мне пяти языков.”

Эту последнюю фразу он всегда добавлял, конечно, чтобы поставить себя – с таким человеком уже приходится общаться по-другому. И каждая беседа длилась одинаково спокойно и заканчивалась одинаково: Юлий подходил к своему бесконечному шкафу, ни минуты не раздумывая, брал книгу (он всегда точно знал, откуда и какую именно взять) и вручал её своему гостю. Если, войдя в кабинет, я видел, что шкафчик “похудел”, значит дела в гимназии идут не гладко, и разговор будет действительно тяжелый. Вся литература после прочтения возвращалась исправившимся уже в библиотеку, откуда мирно старшеклассники её переносили обратно в шкаф. А не читать эти книги было нельзя – хоть никто и не проверял, но уснуть не получалось, пока проступок не отработан направляющей на путь истинный литературой.

-Мы только приехали, я вам сразу позвонила. Наш друг, Львов Дима, как узнал, что мы здесь, тут же вас вспомнил, сказал, его однокурсник бывший в школе директор. Я ваш номер нашла и позвонила.

–А что же вы с таким опозданьем?

–Он…он болел.

Оба посмотрели на меня. Так неловко, будто я подслушивал; в этой и без того каморке стало ещё теснее от смущения.

-Хорошо, положим на том. – он обратился ко мне – Проследуйте за мной, молодой человек, в ваш новый дружный класс.

И отвел меня серо-зеленый костюм на первый из двух этажей. Мы прошли мимо входа, так что я снова встретился взглядом с “роковой любовью”, и оказался у двери кабинета №5 (самого близкого к туалетным комнатам), остальные классные комнаты располагались дальше по коридору (напротив окна с решёткой каждая).

Мы вошли. Сброд внутри сходил с ума, маленькая худенькая учительница, вся белая, была буквально загнана в угол. Вид директора всех привел в трезвость (может он бывший военный?)

Сброд – самое подходящее слово для местной публики. Ещё возьму несколько, впрочем: стадо, шайка, гниль, дно. Дно болотное, если быть совсем точным, с тиной и илом. Совсем совсем не чета моим гимназистам! Ох, не чета!

Меня представили.

-А чё у него такие щи кислые? – прокомментировал мою задумчивость самый яркий представитель этой популяции. Лицо у него было плоское, белые волосы подстрижены машинкой в одну длину около сантиметра, отсутствовал передний верхний зуб.

–Гена! Мне твоих родителей вызвать?! От отца давно не получал?! – скомандовал директор.

Не самое приятное, но вполне ожидаемое знакомство. Первые парты здесь пустовали, хотя носителей очков хватало. В гимназии всегда шли настоящие сражения за право сидеть за первой партой, самой престижной считалась та, что перед учителем: каждое малое слово можно было ловить из первых уст – бесценная привилегия. Не было её только на уроках Юлия. В его классной комнате все столы были первыми, они располагались полукругом. “Так же было в античной Греции: все ученики могут видеть учителя, а не чужой затылок, и учитель обращается к каждому в лицо” – сказал он на самой первой нашей встрече.

Стоило только серо-зеленому костюму покинуть нас, буйство красок продолжилось.

-Самостоятельное задание. Откройте страницу семь, найдите упражнение шестнадцать и работайте. – безмолвная учительница почти шепотом произнесла в этой палате №6 – Да, вот, держи мой. – обратилась она ко мне и передала учебник.

Совершенно чёрная книга, по которой было видно, что открывали её не часто. Книга была написана мелким шрифтом, без картинок и занимала около шести сотен листов. Упражнение предлагало выразительно прочитать фразы, переписать их в тетрадь, найти мораль и подумать над ней – едва ли знакомое моему новому окружению действие. Быть может, поэтому никто не исполнял учительского наставления. Занятия взамен были выбраны самые разные.

Девочки в большинстве своём смотрели в маленькие зеркальца, расчёсывались, расчёсывали друг друга и смеялись. Была одна в очках за второй партой крайнего к окну ряда, она что-то усердно чертила с помощью линейки, меняя цвета карандашей. Остальные время от времени показывали на неё пальцем и посмеивались чуть сильнее обычного, на что чертёжница не реагировала вовсе.

Учительница, спрятавшись за Гималаями тетрадей, уткнулась носом в какие-то бумаги.

Юноши проводили время куда более активно. На крайнем к двери ряду за последней партой сидел рыжий веснушчатый, за четвёртой (предпоследней) расположились сразу трое: короткостриженый, что прокомментировал моё настроение после появления здесь, по левую руку от него просиживал штаны курносый пышнобровый, хочется сказать “казак”, в нём сразу виднелась горячая кавказская кровь (и как её занесло в эти края?). Справа, как сперва мне показалось, что-то усердно читал очень худой с растрепанными волосами и в очках. Он так сильно наклонял голову для чтения, что подбородок касался грудной клетки. Позже я заметил, что перед этим даже не было книги. За третьей партой, а вернее на самой парте сидел, развернувшись к троице, ещё один рыжий, но уже безвеснушчатый.

Через один стол от них, за первой партой сидел я. Двое рыжих перебрасывали между собой … тапок. Старый желтого цвета тапок. Один кидал и, попав другому в затылок, пригибался, почти прислоняясь лицом к столу. Второй, почувствовав