просто сбивает с ног, но я упрямо направляюсь в душ, после чего заваливаюсь в постель, мысленно отказавшись от ужина. У меня нет сил даже сосиски элементарно отварить, настолько устала, что и голода не чувствую, хоть и не ела с самого утра. Уже закрываю глаза, готовая провалиться в сон, когда чувствую, что рядом вибрирует телефон.
Улыбаюсь, прекрасно зная, кто пишет в столь поздний час. Беру телефон, снимаю блокировку и убеждаюсь в своих догадках.
Ежик в тумане 23:17
«Мышка, ты спишь?»
Серая мышь 23:18
«Как раз собираюсь»
Ежик в тумане 23:20
«А я только освободился. Как прошел твой день?»
Серая мышь 23:22
«Отвратительно, Ежик, если честно просто отвратительно»
Отправляю и лишь когда приходит ответ, понимаю, что зря. Ну почему я такая дура? Почему нельзя было написать «хорошо» или «нормально».
Ежик в тумане 23:23
«Что-то случилось? Мышка, если тебе что-то нужно, ты просто скажи»
Серая мышь 23:25
«Нет, ничего не нужно, и ты ведь знаешь, что я бы никогда ни о чем тебя не попросила, мы ведь договаривались»
Отчего-то злюсь, и ведь даже повода нет, а я все равно напрягаюсь. Он какое-то время молчит, а я начинаю нервничать, страшась того, что он больше не ответит, просто исчезнет из моей жизни. Наверное, это клиника, раз я настолько нуждаюсь в переписке с незнакомым человеком с просторов интернета. Я ведь даже имени его не знаю, не говоря уже обо все остальном и… меня это более чем устраивает, вот такая форма нашего с ним странного общения.
Оно завязалось совершенно случайно. В один из самых поганых своих дней я по дурости влезла на какой-то совершенно дебильный сайт, единственным плюсом которого являлось случайное анонимное общение с неизвестным собеседником, а минусом… в общем, основными посетителями сего анонимного чуда были извращенцы, жаждущие виртуального секса. И когда я уже окончательно отчаялась найти нормального, хоть немного здравомыслящего собеседника, появился Ежик. Вот уже месяц мы переписываемся по ночам, и несмотря на всю мою усталость, я никогда не оставляю его сообщения без ответа, впрочем, это взаимно.
Должно быть, со стороны это выглядит странно, местами даже глупо и смешно, но в моей жизни нет никого ближе Ежика, пусть мы никогда не встретимся, не узнаем имен друг друга, но так уж вышло, что он мой единственный друг в целом мире. И каждый раз, каждый долбанный день я боюсь, что он просто исчезнет из моей жизни.
Ежик в тумане 23:44
«Мышка, прости, я спалил свой ужин, немного рукожоп)))) И да, я помню, о чем мы договаривались, но ты же знаешь, что всегда можешь передумать, мышка»
Улыбаюсь, вчитываясь в строки, не исчез, не ушел.
Серая мышь 23:46
«Я не передумаю, у меня все хорошо, и давай, пожалуйста, закроем эту тему. Прости, пожалуйста, но я очень устала, и хочу спать, я напишу тебе утром»
Ежик в тумане 23:47
«Конечно, мышка, доброй ночи»
Откладываю телефон, ругая себя за дурость. Знаю, что все делаю правильно, что поступила правильно, отказавшись раскрыть свою личность, встретиться, да даже просто поговорить по телефону, услышать голос Ежика, но так паршиво на душе, словно плюнули в нее.
Я почему-то уверена, что Ежик красивый, очень красивый и уверенный в себе. А я обычная…мой ник говорит за меня. Да и будь я хоть сто раз топ-моделью, все равно бы ни за что не согласилась. Все что угодно, но только не подвергать его опасности.
Погруженная в размышления, я не сразу улавливаю стук в дверь. В столь поздний час это как минимум странно. Здесь ведь никого не должно быть, разве что охранник.
Липкий страх окутывает тело противными щупальцами, а что если они меня нашли…
— Есения, ты там? — доносится до меня голос Аллы Владимировны, и я наконец выдыхаю.
На едва передвигающихся ногах иду к двери, трясущимися руками поворачиваю замок.
— Алла Владимировна? А вы что тут делаете?
— Проверка у нас завтра, москвичи приезжают, — как-то нервно отвечает Алла и, оттолкнув меня, проходит в коморку. — В общем так, Еся, ничего личного, но нам с тобой придется попрощаться.
— Что? — смотрю на нее ошарашенно. — Что вы имеете в виду?
— Ты должна собраться и освободить помещение, к утру тебя ты должна исчезнуть. Ты не устроена у нас официально, а я тебе не раз предлагала, ты сама отказывалась, впрочем, жить здесь в любом случае нельзя. В общем так, к семи утра тебя здесь быть не должно, вот здесь расчет.
Она протягивает мне конверт, нервно постукивая подошвой, должно быть, недешевых туфель. Беру его, открываю, просто машинально, но все равно фиксирую происходящее.
— Но здесь мало, — поднимаю глаза на администратора. — Тут в два раза меньше.
— Ты испортила товар, не забыла?
— Но…
— Бери, что дают, и будь добра, не создавай мне проблем. Повторяю, в семь утра тебя здесь быть не должно, Еся.
Я даже рот открыть не успеваю, а Алла уже хлопает дверью с обратной стороны. Стою, как дура пялюсь на конверт с деньгами, которых едва ли хватит оплатить хоть какое-то мало-мальски приличное жилье, да что уж, здесь и на неприличное не хватит. Как же так?
Чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, я ведь даже накопить ничего не успела. И что мне теперь делать?
Глава 2
После ухода Аллы ни о каком сне и речи быть не может. Хочется кричать, так громко, чтобы стены дрожали, чтобы на десятки километров было слышно мое отчаяние. Знаю, что реветь сейчас не выход, но слезы как-то сами на глаза наворачиваются, тонкими дорожками стекая по щекам. И хочется спросить у Бога, у людей: за что? Чем я так провинилась? Чем за свои всего-то восемнадцать лет я так прогневала судьбу?
Я ведь так радовалась, когда нашла эту работу, когда получила свой, пусть небольшой, но уголок. Радовалась и просто работала, лелея мечту собрать денег и уехать, куда-нибудь далеко на север. Почему на север? Потому что там, вероятно, никто бы не стал меня искать.
В каком-нибудь небольшом городке суровой морозной Сибири, я бы смогла наконец успокоиться, жить, не оглядываясь по сторонам, и не страшиться того, что однажды меня найдут и вернут обратно. Потому что обратно я не хочу. Не хочу, чтобы меня так просто подложили под чужого мужика, не хочу жить в золотой клетке, из которой мне наконец удалось выбраться. Просто не хочу всего этого. Хочу быть свободной. Неужели я так много прошу?
Возвращаюсь на кровать, сажусь и снова заглядываю в конверт. Трясущимися от горечи и страха перед будущим руками, достаю купюры и пересчитываю, пусть в этом и нет необходимости, я и без того понимаю, что здесь почти втрое меньше заработанного. Однако с учетом моих косяков, наверное, не стоит удивляться.
Я бы, конечно, могла поспорить, напомнить о том, что каждый товар, вообще-то, застрахован, только смысла в этом нет. Будь я официально трудоустроена, у меня бы может и было хоть какое-то право голоса, возможность обратиться в трудовую инспекцию, или куда там обращаются ущемленные в правах работники. Но вот беда, я сама согласилась на то, на что согласилась.
А потому выступать было бесполезно, только хуже себе могла сделать, и вместо семи часов на сборы, у меня был бы в лучшем случае час. Впрочем, пожитков у меня не так уж и много, все что есть важного — поместится в рюкзак, а остальное можно и оставить.
Проблема заключается лишь в том, что мне некуда идти, и надо признать, что проблема эта гигантских масштабов. На те крохи, что у меня есть долго не проживешь, а работу я только что потеряла. И, если сразу после побега из дома, в свой собственный день рождения, я, ничуть не стыдясь, взяла с собой все, что мне принадлежало, и продала в первом же попавшемся на пути ломбарде, то сейчас больше и продавать нечего, кроме маленьких, золотых сережек, оставшихся в память о маме.
Лишь на секунду в голове мелькает абсурдная мысль, но я тут же ее отметаю. Нет, его я просить не буду, он вообще ни о чем не должен знать.
На то, чтобы собрать вещи у меня уходит не больше получаса. В рюкзак кидаю только свою немногочисленную одежу, паспорт, зубную щетку и блокнот, в который записываю идеи каждый раз, когда в голове возникает очередная картинка, очередной сюжетный поворот. Улыбаюсь, глядя на это розовое чудо, исписанное почти на половину, и понимаю, как это, должно быть, глупо, писать
