Секретарь ИЗО отдела ГИИИ не знает того, что до сих пор фарзавод работает суперматическую посуду на экспорт. Только сейчас из моей Лаборатории вышла чернильница – уже на фарзаводе, таким образом уже в этом году мы дали вещи, которые вошли в быт и экспортную продажу.
А стенгазета уже объявила меня врагом пролетариата, ибо под актуальной вывеской обновляется быт супрематическими вещами. Здорово. Наругавшись вволю, испозорив меня, РКИ с представителями рабочих обследовали мою Лабораторию, которая представляла полный разгром свалки изломанных, разбитых работ моего творчества (кстати фотографа никакого не было, а нужно было бы).
Я говорил три часа, чистил в свою очередь тех тов. изв. за выраж. которые под Марксистскою вывеской преграждают путь моей работе, фактически дающей новые формы в быт. Я показал всю активность этих товарищей выразившуюся в том, что разгромили мою Лабораторию. Комиссия РКИ в лице рабочих была совершенно удовлетворена и даже возмущена и как я слыхал, нашла, что моей работе должен быть даден ход, переместив меня в более лучшие обстоятельства, но резвость компании в партийном собрании, в которое мне конечно доступ закрыт, будут лить грязи сколько угодно. Председатель РКИ комиссии Закс, а всей комиссии не знаю какой Масленников. Закс был у меня в Лаборатории и вынес положительное о ней.
Что делать я не знаю. Переехать в Москву не спасение, но и здесь жить нет сил, за Маяковским идти как-то неудобно, но инцидент «исперчивается» во всю. Работать мешают здорово, устоять одному против новой волны после буржуазной трудно, устанешь, а устоял.
Вы пишите переехать в Москву, но для этого нужно получить сначала работу, да денег для перевозки хлама и семьи. Квартиру я смогу обменять на Москву. Но за что зацепите в Москве…
Я знаю, что как бы не обвиняли меня, как врага, все же на смену всему старому пойдут мои формы и они идут, только благодаря средневековому невежеству и отношению нашей передовой современности к новому, я могу пострадать как Бруно. Но мои формы останутся как остались доказательства Бруно.
Пока что Партия еще не запретила развивать каждому художнику и направлению, но дилетанты ее ведут сильную борьбу, запрещают. Поэтому мне думается, что вы должны все же обратить на это внимание, в особенности на инцидент в ГИИИ. Это не инцидент, а злостная расправа в глухой провинции надо мною. Нужен или не нужен, если не нужен, то что нужно сделать со мною? Неужели я всем своим поведением удостоился только издевательства. Хорошо, что Вы знаете меня вдоль и поперек, есть кому хоть написать, для будущего (если письма сохраняются), а то, что Вы знаете меня, дает надежду. Жалко только, что фотограф не явился, документ был бы хорош. Не знаю какую работу можно получить мне в Москве, мне думается, что это трудно. Единственное было бы хорошее занятие для меня – это проехаться с выставкой за границу и написать книгу с приложением к ней лучших заграничных материалов по Искусствам Живописи Скульптуры, Архитектуры, а также по «Теории Прибавочного Элемента» книги «Изология» (украинская филия Госиздата даже предложила мне составить план этих больших работ).
Хорошо бы было если бы Петров скорей устроил мою выставку в Париже, кстати моя жена здорово разбирается во французском языке, помогла бы мне осилить эту работу во Франций, а это было бы для меня можно сказать завершение, итогом всей моей 35 летней работы в области Искусства. Между прочим я открыл можно сказать особый вид невроза на почве живописной, течение которого можно излечить только цветовыми рецептами всякое другое лечение есть только временное, ибо никакое другое лечение не устраняет неправильные цветовые гармонии в заболевшем, в Киеве есть у меня пациенты и в Ленинграде, эти все мои находки или раскопки идут по линии Теории Прибавочного элемента. Пусть эти несколько слов в этом письме будут вехою новой моей работы, установленной в 1928 году.
Жму Вашу руку и рад бы повидаться.
Привет Нине Фердинандовне.
Ваш К. Малевич
Л. 1930
28 мая
Несостоявшееся бегство в Париж
Кто такие эти Масловы, Боярские, Мельниковы, Луполлы, Одаркины, Серебряковы, отравлявшие жизнь Казимиру? Великому художнику и философу? Что создал кроме «Мебели в чехлах» Исаак Бродский, которого Малевич перекрестил в Моисея, поскольку тот водил российское искусство в пустыне соцреализма целых 70 лет?
И все-таки, слава этим людишкам, нижайшая им благодарность – они довели Малевича до такого состояния гнева, что он послал эти два поразительные письма Кириллу Шутко, референту по вопросам искусства при ЦК (и к Сталину, наверное, был вхож). Письма эти сопоставимы со многими другими обращениями людей выдающихся к тогдашнему правительству.
Малевич согласен писать «Марксизм» с самой большой буквы, лишь бы не мешали работать. Согласен даже тачать фарфоровые сапоги начальникам, только бы не лезли в Лабораторию Духа…
Но заметим – недолго все-таки он был согласен: второе письмо не оставляет никаких сомнений на этот счет. Раз не дают возможности спокойно делать Искусство, пускай отпустят душу в Париж: там буржуи все очень нервные, окружены сплошной живописью, их лечить надо и Малевич готов залечить их насмерть своими новыми супрематическими лекарствами, уже приготовил «цветовые рецепты, да и жена французский выучила».
Судьба, разумеется, распорядилась иначе, для начала Малевича отправили в тюрьму, потом, конечно, выпустили, а через пять лет власть устроила ему пышные и… супрематические похороны… Эти два письма, продиктованные стремительной яростью гения, как нельзя лучше характеризуют черноквадратное состояние нашего времени, предсказанное Малевичем еще в начале столетия.
Сергей Сигей.
оформление и подготовка к печати Сергей Сигей
в оформлении издания использованы фрагменты стихотворений Казимира Малевича
