которому он шел. Это был парк, в котором не было ничего, кроме асфальтированных дорожек и каменных однотипных лавочек.
Но здесь был еще и старый-старый фонтан. Вода из него била все время, так давно, сколько юноша помнил себя.
Сейчас он почти зачах. Он, конечно, вырвался из оков времени. Пережил дома, другие фонтаны. Переделали уже с того времени целые улицы, повсюду закатали землю асфальтом, а он все стоял здесь, выпуская из себя последние потоки жизни: жалкие остатки далекой молодости. Узоры в виде цветов давно были потерты временем, а сами эти цветы понурили тяжелые каменные головы в смиренном ожидании. Все было уже предрешено, это было ясно.
Ржавчина разъедала фонтан изнутри. Трещины на каменной коже почти стали рваными ранами. Через них его чистая душа вырвется и устремится в другое место.
Страшная, долгая смерть.
Но что давало ему новую жизнь, так это художники. Одного из них юноша знал. Тот всегда рисовал фонтан, словно тот новый, только что поставленный. На его полотнах он бил высокими, блестящими на солнце струями воды. Вокруг него стояли деревья, а на клумбах росли яркие цветы.
Художник и сегодня рисовал фонтан. Но не таким, как прежде.
На его полотне сегодня было серо. Небо было затянуто плотной тканью туч, вокруг фонтана не было ни дерева, ни травинки: сплошной асфальт. А сам он не бил, как в лучшие свои годы, а был мертв.
Так это почти и было на самом деле, разве что фонтан в реальности еще плевался в агонии жидкой ржавчиной.
Но и художник этот стал теперь другим. Как и человек, который ухаживал за деревом. Еще одним силуэтом.
И юноша, пришедший сюда с надеждой, тоже начинал ее терять.
Как все это может происходить так быстро, почему? Может быть, этот художник сделал с собой это, только потому что фонтан умирает? Или потому что молодого дерева больше нет?
Юноша не мог знать причины, но сегодня все рушилось. Страхи сбывались один за другим, и все это могло привести к краху и его поисков, и его самого. Он уже чувствовал бессилие, но еще мог взять себя в руки, и даже не сдаваясь посмотреть на реальность.
На силуэт, машинально рисовавший серость, примешивая к ней нехотя фонтан. На сам фонтан, который излил из себя в последний раз ядовито-красную жидкость, пахнущую сгнившей плотью металла, и погрузился в предсмертный сон.
Именно в этом сне, когда его тело начнет рушиться, трещины разойдутся, лопнут его сосуды, и последние его тщетные попытки быть фонтаном прекратятся, он, отчаявшись, умрет.
Юноша подошел к нему и провел по поверхности рыжей воды рукой, словно прощаясь. Повернув голову в сторону, он увидел в самом конце асфальтированной тропы парка что-то красное, промелькнувшее средь размытых линий.
Разве мог он не заметить раньше? Как?
Он ругал себя, что так увлекся мыслями о фонтане. Он помчался в сторону, где промелькнуло искомое. Выскочив из парка на оживленную улицу, он просочился сквозь черно-белый поток и увидел, как красное, отдаляясь от него, завернуло на другую улицу. Он прибавил и бежал со всех ног следом.
Повернув, он врезался между двух потоков в один силуэт, что вылетел навстречу, и они упали от удара. Юноша потирал лоб, не в состоянии встать, и думая, что нужно помочь и второму участнику этого инцидента. Но женский черно-белый силуэт сразу встал без помощи рук. Он вытянулся, как струна.
Такая же, как все. Темные волосы, словно смешанные в одну легкую густую жидкость, плавно двигающуюся без помощи ветра. Пустое лицо без глаз, без рта.
Юноша увидел, что она обронила часы, и поднял их. Они были разбиты: стекло треснуло, стрелки замерли, а цифры отвалились от циферблата и лежали вместе.
Он встал и протянул их ей.
Она резко вытянула свою правую руку. Она была ссохшейся. Костлявой. Длинные пальцы. Черные длинные ногти. Трещины на коже.
Она взяла часы и, посмотрев на сломанный пустой циферблат, издала спутанные звуки, которые можно было разобрать:
— Нет времени.
После чего юноша уже не увидел ее перед собой, поскольку она снова вклинилась в поток и исчезла в нем.
Произошедшее отняло время, и ничего красного он уже не видел. Но он знал, где можно найти.
Он прошел по улице мимо зданий с витринами, заваленными непонятно чем, черной кашей вещей. Среди них можно было различить что-то: одежду, книги. Но в целом это было бессмысленно.
Поэтому он не задерживался и уже через минуту вышел к большой площади, посреди которой стояло черное здание. Это был куб размером с загородный дом. Черная краска отражала тусклый солнечный свет. Окон в здании не было, а единственную дверь издалека было сложно разглядеть.
Но искать теперь нужно там. Это абсолютно точно.
Он никогда не был внутри. Его манило туда иногда, как и всех. Но он знал, что может быть после. И если сейчас там находится то, что он так долго искал, то он должен перебороть страх. Ведь сейчас он в любом случае может потерять все.
Подойдя к двери, он посмотрел на ее истертую ручку. Сколько было здесь их? Сколько будет? Сколько будет там нас всех еще? Ручка сотрется до основания, не останется и миллиметра, а сюда все будут приходить другие.
Он открыл дверь и, глубоко вдохнув, зашел в полумрак помещения. Он оказался в небольшом коридоре с черными, как и сам куб, стенами. Впереди была дверь, над которой с двух сторон были закреплены два подсвечника по три свечи в каждом. Подсвечники были в тон всему окружению, поэтому казалось, что свечи парят в воздухе.
И вот уже и эта дверь открыта, и он, затаив от страха дыхание, видит перед собой множество силуэтов, стоящих рядами, на одинаковом расстоянии друг от друга. Спиной к нему. В центре они оставили небольшой проход для вновь пришедших, ведущий от двери до противоположной стены. Юноша сделал шаг внутрь, будучи абсолютно уверенным, что поиск, как бы это ни было странно, должен завершиться здесь.
Высокий потолок, все тот же вездесущий черный цвет.
Свечи по всему периметру. Огромная люстра наверху. Такая же непримечательная, как черные подсвечники. Всюду словно бы парящие свечи. Мерцающий свет.
Тишина, разрезаемая тянущейся дисгармонией какого-то инструмента, определить который невозможно. Всего несколько нот, которые не меняются.
Душно. Плотный запах, оттенки которого почти невозможно разобрать.
Голова сразу кружится.
Но он собрался и поднял взгляд на самую дальнюю стену, что была напротив двери. На ней был схематично нарисован серебром силуэт холма. И больше ничего.
