Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
На днях в интервью нашей ежедневной газете «Эндора экспресс» Тим, который с поросячьей кожей, отметил в этом позитив: теперь их легко различать. Выйдя из детского возраста, каждый из братьев стал отдельной личностью. А это в Эндоре нынче дорогого стоит. Быть личностью. И видеть позитив. Среди наших земляков есть такие, кто лишился своей фермы — банк отобрал за долги, у кого-то сыновья на войне погибли, родня померла от болезней, а они смотрят с полуулыбкой тебе прямо в глаза и рассказывают что- нибудь позитивное.
Но сегодня утром никакой позитив не идет в голову. От фактов никуда не деться: мне двадцать четыре года, из Айовы я выбирался аж целый один раз, и жизнь моя уходит на то, чтобы пасти братишку-недоумка, бегать за сигаретами для матери да упаковывать продукты для уважаемых граждан Эндоры.
— Гилберт? — окликает Арни. На губах — глазурь, над нормальным глазом — комок джема.
— Что, Арни?
— А они точно приедут? Очень уж долго.
— С минуты на минуту будут здесь. — Плюю на бумажную салфетку, вытащенную из корзины.
— Нет!
— Подойди ко мне, Арни.
— Нет!
— Подойди ко мне.
— Все меня слюнявят!
— И почему это происходит, как по-твоему?
— Потому что потому.
Для Арни это нормальный ответ.
Забив на генеральную уборку его физиономии, смотрю вдаль. Трасса пуста.
В прошлом году фуры приехали довольно рано. Трейлеры и пикапы — позже. Арни на самом-то деле интересуется только карусельными лошадками.
Я говорю:
— Слушай, Арни, я сегодня не выспался.
Но ему по барабану. Покусывает нижнюю губу: какую-то идею прокручивает. Мой брат — пухляк, а волосы у него такие, что каждая встречная старушка рвется его причесать. Ростом он на голову выше меня, зубы вразнотык. То, что он даун, не скроешь. Сразу заметно.
— Гилберт! Они не приедут!
Шикаю на него, чтобы не орал.
— Никто не приедет, Гилберт. Карусели в аварию попали, а работники повесились…
— Скоро будут здесь, — говорю ему.
— Они же повесились!
— Ничего подобного.
— Ты просто не знаешь! Ты не знаешь!
— Не всем же вешаться, Арни.
Он этого не слышит, потому что роется в корзине, достает второе зеленое яблоко, сует его себе за ворот и мчится в сторону города. Кричу ему, чтобы остановился. Но не тут-то было; пускаюсь за ним в погоню, хватаю поперек живота. Отрываю от земли; яблоко падает в жухлую траву.
— Отпусти. Отпусти.
Несу брата туда, где осталась корзина. Он стиснут, ногами обвил меня за пояс, пальцами впивается мне в шею.
— А ты вверх тянешься. Это тебе известно?
Он мотает головой: дескать, ты не прав. По сравнению с прошлым годом росту в нем не прибавилось, зато округлился еще больше, жирку накопил. Если так и дальше пойдет, я скоро его поднять не смогу.
— Ты еще растешь, — добавляю. — Мне все тяжелее на руках тебя таскать. И сил набираешься.
— Не-а. Говоришь на меня — переводишь на себя, Гилберт.
— Почему же на себя? Верь мне: Арни Грейп тянется вверх и набирается сил. Точно тебе говорю.
Опускаю его возле корзины. Еле дышу, на лице пот выступил.
Арни говорит:
— А ты вниз тянешься.
— Неужели?
— Я точно знаю. С каждым днем ниже и ниже. Все время унижаешься.
У глупых иногда проскальзывают умнейшие фразы. Даже Арни понимает, что я опустился ниже плинтуса.
Поскольку часов я из принципа не ношу, точное время назвать не могу, но этот миг, когда полоумный брат срывает бинты с моего сердца, отмечен воплем. Это вопит Арни. Он тычет пальцем на восток, и я навожу бинокль на крошечную точку, ползущую в нашу сторону. За ней тянутся другие точки.
— Это они? Это они едут?
— Они, они, — говорю.
У Арни отвисает челюсть. Он уже пляшет:
— К нам лошадки едут. Лошадки едут!
Завывая, он скачет кругами и пускает слюни. Арни сейчас почти в раю. Я не свожу глаз с него, а он — с растущего каравана. У меня одно опасение: как бы у него не прорезались крылышки — упорхнет ведь.
2
Утром того же дня ложусь вздремнуть на диване в гостиной.
Еле дождался, когда смогу передохнуть, придавить часок, но не тут-то было: в нос шибает жуткий запах, прямо голова раскалывается пополам. Глаза сами собой распахиваются. Озираюсь, еще окончательно не проснувшись, и вижу младшую сестру: расселась тут в шортах и в бюстике — ногти красит. А шмон-то какой идет… Боже правый.
Сестренку мою зовут Эллен. В прошлом месяце стукнуло ей шестнадцать. Недавно избавилась от брекетов, теперь целыми днями расхаживает по дому, зубы языком проверяет и завывает: «Уу-аа», как будто не верит, что все зубы на местах.
С тех пор как сняли ей брекеты, от нее спасу нет. В ней вдруг проснулась страсть к блеску для губ и к ярко-красному лаку; ей, надо сказать, идет, но вредина такая стала, что не знаю, сколько еще смогу терпеть.
Запах лака поднимает меня с дивана и заставляет посмотреть на сестрицу в упор. А она знай изучает палец на ноге, поэтому приходится окрикнуть:
— Сестренка, тебе здесь удобно?
Эта не отрывается, мажет себе ноготь за ногтем. Ни ответа ни привета. Тут я не выдерживаю:
— НЕУЖЕЛИ ДРУГОГО МЕСТА НЕ НАШЛОСЬ?
Не поднимая глаз, сестра заводит свою песню:
— Гилберт, здесь некоторым всего шестнадцать лет. Некоторые пытаются использовать единственный шанс, предоставленный им жизнью. Я пробую нечто новое: экспериментирую с незнакомым цветом, и тебе ничего не стоит меня поддержать, приободрить. Тогда я, возможно, подумала бы над тем, чтобы перейти в другое место, но ты — мой брат, и если не ты, то кто же поддержит мой новый опыт? Кто? Отвечай: кто?!
Она часто и с присвистом дышит через нос.
— У меня такой непростой возраст. У девушек в моем возрасте случаются кровотечения. Кровотечения бывают у нас каждый месяц, и отнюдь не в наказание. Допустим, сидишь в церкви…
— Ты же не ходишь в церковь.
— Это для примера, Гилберт.
— Нечего прикрываться громкими словами.
— Хорошо. Допустим, я на работе, готовлю топпинги, скручиваю вафельные рожки. И вдруг чувствую: вот-вот начнется, но я же ничего плохого не сделала. Ты — парень. Тебе не понять этих ощущений. Так прояви хотя бы сочувствие, не дергай меня, когда я занимаюсь единственным делом, которое приносит мне радость и удовлетворение. Спасибо тебе Гилберт, большо-о-ое спасибо!
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
