Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
То же самое было и в греческих мифах, которые мама читала мне позже. Царь, услышавший зловещее пророчество, не смог удержать свою дочь в заточении бездетной. Зевс посетил ее в виде золотого дождя; она забеременела и родила сына, который и убил царя. Когда дитя Эдип, оставленный на горе умирать, был спасен пастухом, судьба не смогла уберечь его от исполнения пророчества, которое предсказало, что он убьет своего отца и женится на своей матери. Да и Фетида так и не смогла ни выжечь, ни утопить смертность своего сына Ахилла.
Дитя невозможно уберечь от судьбы, но это не останавливает богов, которые все равно пытаются это сделать. Мать Ахилла, богиня, взявшая в мужья смертного человека, слышала пророчество, что ее сын умрет молодым. Она изо всех сил старалась избежать исполнения пророчества и даже переодела Ахилла в женскую одежду, когда началась Троянская война. Когда он схватил меч и был изобличен, мать попросила бога огня сделать для него щит. Щит был украшен изображениями солнца и луны, земли и океана, городов – мирных и охваченных войной, полями – вспаханными и сжатыми; щит Ахилла был изукрашен вселенной во всей ее двойственности.
Первая история, которую рассказал мне мой отец в детстве, была не об Ахилле, а другой древний миф. Когда папа рассказал мне сюжет, я поняла, почему я перепутала эти две истории. Герой первой сказки стал невосприимчивым к оружию после того, как был искупан в крови дракона. Но к его телу в одном месте прилип древесный лист, и это место на спине осталось уязвимым. После многих победоносных битв этот герой был убит предательским ударом в спину.
Иммунность – это миф, считают авторы этих историй, и ни один смертный никогда не сможет стать неуязвимым. Мне было легко мириться с этой истиной до тех пор, пока я не стала матерью. Рождение сына повергло меня в двойственное состояние: с одной стороны, я ощущала свою силу, но с другой – полную беспомощность. Я так часто торговалась с судьбой, что мы с мужем даже стали играть в забавную игру, спрашивая друг друга, какую болезнь мы хотим подарить ребенку, чтобы предотвратить другие заболевания. Это была пародия на невозможное решение в приложении к родительству.
Когда сын был маленьким, я слышала множество вариантов пожелания: «Самое главное – чтобы он был в безопасности». Я спрашивала себя: «Неужели это единственное, что имеет значение?» – почти так же часто, как и пыталась понять, действительно ли я берегу его от опасностей. Я была уверена, что не смогу защитить его от судьбы, какова бы она ни была. Но тем не менее я была полна решимости уберечь его от случайностей и подвохов, описанных в сказках братьев Гримм. Я никогда не допущу, говорила я себе, чтобы мой сын был проклят из-за моей беспечности или жадности. Я думала, что никогда не скажу дьяволу: «Можешь взять все, что стоит за мельницей», а затем обнаружу, что за мельницей стоит мое дитя.
* * *
Накануне рождения сына был первый теплый день весны. Когда у меня начались схватки, я прогулялась до конца пристани, к кромке воды, где утреннее солнце уже взломало льдины на озере Мичиган. Муж взял с собой видеокамеру и попросил меня сказать что-нибудь для будущего, но звук моего голоса не записался, поэтому слова мои были потеряны для потомства. Но на лице моем не было никаких признаков страха. Все время долгих родов, продолжавшихся весь тот солнечный день, я воображала себя плывущей в озере, которое, вне моей воли, стало сначала темным, потом огненным, а потом бескрайним. К вечеру следующего дня, когда сын наконец появился на свет, моросил холодный дождь, и я уже не могла сказать, что не испытываю страха.
Той весной новый штамм гриппа, пришедший из Мексики в Соединенные Штаты, распространился по всему миру. Я не следила за ранними сообщениями об эпидемии, так как была слишком сильно занята: по ночам я прислушивалась к дыханию сына, днем подсчитывала кормления и срыгивания, а также следила за его сном. Сейчас я не в состоянии прочитать записи, которые делала тогда в дневнике, – их очень много, иногда между записями промежуток всего в несколько минут. Вероятно, все записи сводятся к регистрации пробуждений, сна, кормлений и плача. Я искала закономерности, стараясь понять, почему ребенок плачет. Только много позже я поняла, что заставляло его плакать – это была непереносимость коровьего молока. Вредные для него белки коровьего молока, которое я пила, проникали в мое молоко, которым он питался. В то время такая возможность просто не приходила мне в голову.
К концу лета в новостях стали показывать толпы людей в хирургических масках в аэропортах. В тот момент была официально объявлена пандемия нового гриппа. Хлеб в церквях во время причастия давали на зубочистках, а в самолетах убрали с сидений подушки и одеяла. Сейчас меня удивляет, насколько неважным и незначительным мне все это тогда казалось. Все это стало частью фона материнства, когда подушки и одеяла стали вещами, которые при неосторожном обращении могут убить ребенка. В колледжах регулярно стерилизовали все поверхности, к которым «часто прикасаются», а я в это же время кипятила все, что попадало в рот моему ребенку. Было такое впечатление, что вся страна присоединилась ко мне в паранойяльной страсти ухода за ребенком. Подобно многим другим матерям, я знала об одном синдроме, который без всяких предупреждающих симптомов проявлялся внезапной смертью младенца. Вероятно, поэтому я не чувствовала особого страха перед гриппом – это была просто одна из многих других забот. Я знала, что стены в нашем доме были покрыты свинцовыми белилами, что в воде присутствует шестивалентный хром, а в книгах, которые я читала, было сказано, что, когда ребенок спит, надо включать вентилятор, потому что даже просто застоявшийся воздух может задушить ребенка.
Когда я теперь ищу синоним слову «защитить», мой словарный запас подсовывает мне слова «щит», «убежище» и «безопасность», но в конце концов у меня остается только одно слово – «прививка». Это был главный вопрос, когда родился мой сын: буду ли я его прививать? Тогда я понимала это так: вопрос заключался не в том, защитят ли его прививки, а в том, насколько рискованны прививки и стоит ли принимать этот риск. Стану ли я рисковать, как Фетида, окунувшая маленького Ахилла в воды Стикса?
Мои знакомые мамочки стали обсуждать вопрос о том, стоит ли прививать наших детей против нового вируса гриппа, задолго до того, как вакцина стала доступной. Мы слышали, что этот штамм вируса особенно опасен тем, что он новый для человека, как вирус, ставший причиной эпидемии испанки в 1918 году, эпидемии, в ходе которой умерло больше пятидесяти миллионов человек. Но мы слышали также и то, что вакцину делают в спешке и что она не была добросовестно испытана.
Одна мамочка сказала нам, что у нее случился выкидыш, когда она, будучи беременной, болела сезонным гриппом, и теперь она была за прививку. Другая мать говорила, что ее ребенок всю ночь после сделанной прививки дико кричал, и она не станет рисковать, делая новую прививку. Каждый обмен мнениями относительно вакцины против нового штамма вируса сводился к старой дискуссии об иммунизации, в которой на одну чашу весов кладут то, что известно о болезни, а на другую – все, что неизвестно о вакцине.
Между тем вирус продолжал распространяться, и одна моя знакомая из Флориды рассказала, что вся ее семья только что перенесла грипп H1N1 и что этот грипп есть всего лишь неприятная простуда. Но другая мамочка – из Чикаго – рассказала, что здоровый девятнадцатилетний сын ее подруги перенес инсульт после того, как его госпитализировали с гриппом. Я поверила обоим этим рассказам, но они не поведали мне ничего нового в сравнении с тем, что пытались донести Центры по контролю и профилактике заболеваний США (CDC), а именно что грипп может быть безвреден в одних случаях и весьма серьезным – в других. В такой ситуации мне показалось, что вакцинация будет мудрым решением. Моему ребенку уже исполнилось полгода, а я только что вернулась на работу в крупный университет, где в последние недели семестра почти все студенты отчаянно кашляли.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
